Наконец, если говорить о своеобразии песенного языка, то невозможно отвлечься от специфических особенностей построения песенной фразы. В папуасских песнях, например, многие фразы даны в неполной форме — отсутствуют важные члены предложения, что порождает смысловую незаконченность и неясность. Иногда это подлежащее, и тогда неясно, о ком или о чем идет речь, иногда — сказуемое, и тогда остается неясным действие. Песенная фраза нуждается в пояснении. Сами исполнители этой потребности не испытывают — в их сознании как бы существует «полный» текст, но в песне он не воспроизводится. Другими словами, песня не воспроизводит до конца того сюжета, тех пространственных и временных отношений, тех характеристик действующих лиц, которые реально существуют, но находятся «за текстом».
На более высоком повествовательном уровне эта же особенность свойственна, например, маорийским песням. {9} Часто мы имеем здесь дело с двумя поэтическими системами, взаимно связанными, но не совпадающими: есть поддерживаемая в памяти поколений история, приключившаяся с известными людьми, имеющая свой законченный и полный сюжет, и есть песня, с большими лакунами, без достаточной определенности и последовательности тот же сюжет описывающая. В конечном счете песня представляет самостоятельную ценность, но ее повествовательный смысл по-настоящему открывается только на фоне прозаического рассказа.
Проще всего объяснить это явление тем, что в океанийском песенном фольклоре еще не сложились способы последовательного, полного, основанного на строгом следовании логике сюжета, повествования. Было бы, однако, неосторожно рассматривать эту особенность как проявление художественной неразвитости, как некий недостаток. Искусство вырабатывает способы изображения и описания, соответствующие потребностям и миросознанию творящего коллектива. Осознание необходимости и ценности полного нарративного изложения в песне приходит на определенном этапе. Ему, как показывает океанийский фольклор, предшествует песенная форма дискретной, лакунной, ассоциативной передачи более или менее сложного сюжета. Хотя в дальнейшем в эпических песенных жанрах возобладали способы «полного» и последовательного повествования, эта художественная традиция в рамках архаического фольклора вошла в арсенал искусства и получила свое развитие.
Океанийские песни представляют исключительный интерес в плане исторической поэтики: мы оказываемся нередко у самых истоков фольклорной образности, можем наблюдать процесс рождения поэтических метафор и символов.
В плаче вдовы-маори есть призыв к окружающим: пусть они отнесут ее к воде и там сотрут ее любовь к тому, к кому она льнула, как льнет к дереву оплетающая его лиана... Слова эти нельзя понимать буквально, но они и не чисто поэтическое выражение: за ними стоит похоронный ритуал, называвшийся мири ароха и имевший целью смягчить горе. «Специалист», исполнявший этот ритуал, приводил того, кого надо было утешить, к потоку и обрызгивал его водой [26, I, 139].
Многие трудности для понимания песенных текстов {10} кроются в характере их связей с различными внепесенными сферами.
Чтобы прочитать сравнительно простой и небольшой песенный текст, увидеть его глубину либо даже элементарно уяснить заключающийся в цепочке его слов смысл, нужен ряд соотнесений этого текста: с танцем, который песня сопровождает; с церемонией, обрядом, бытовой или трудовой ситуацией, которые составляют функциональный континуум песни; с мифологическим фоном; с традиционной песенной формульной стилистикой и образностью; наконец, с реалиями, повлиявшими на возникновение и художественное содержание песни. Это все, так сказать, материализованные непосредственно в тексте внепесенные связи. А ведь можно ставить вопрос шире — о неявном выражении в нем миропонимания, идеалов, отношений среды в общем плане.
У каждой песни, даже самой краткой, заключающей несколько слов, бесконечно повторяемых и варьируемых в ходе танца, есть ключ: это может быть имя мифологического персонажа, указание на какое-нибудь обрядовое действие, словесная связь с ритуальным эпизодом, какой-то яркий образ.
Песенные тексты предельно сжаты и каждое слово в них значит очень много, оно ведет нас или к мифу, или к реальным житейским обстоятельствам, к людям, магическим действиям, оно несет ассоциативные связи и нередко полно символики, смысл которой вполне открыт для посвященных. Например, символическое упоминание горы, озера, реки в маорийской песне является способом идентификации локальной группы, которая прямо не названа. У маорийцев же слова песни о татуированной коже, омоченной слезой, безусловно, относятся к изображению чьей-то смерти. Тот же символический смысл заключен в словах о стае китов, выброшенных на риф. Образ часто рождается от непосредственного впечатления и отражает реальное наблюдение, но смысл его неизменно много шире и включает ассоциативные моменты. Песня замечает цвет птичьего клюва и птичью повадку, окраску облаков в час заката, форму камня и памятного источника, но всему этому придается в конечном счете тот или иной символический оттенок.