Ворона два черных пролетали,
Оба черные, кровь на обоих,
Пролетали близ Брника-града,
Их над городом никто не видел,
Видела одна жена Янкулы,
Так она их хорошо спросила:
«Вы летели близ Брника-града,
Цело ли под Брником войско,
Вьются ли шелковые знамена,
Пляшут ли там девушки и парни
И гремят ли бубны и свирели?»
Вороны ей оба отвечали:
«Ты поверь-ка нам, жена Янкулы,
Нет под Брником-городом войска,
Там врага оно не одолело,
Как вчера на землю ночь упала —
Янко твой с душою распростился,
Если нам, молодка, ты не веришь,
Вот тебе шелковая рубашка,
Вот тебе — гляди — рука юнака,
Вот на ней два перстня золотые,
Каждый в десять городов ценою,
Если ты нам все еще не веришь,
Вот тебе и голова юнака».
Как увидела жена Янкулы,
Закричала, залилась слезами,
Увидала ее мать Янкулы,
Спрашивает у жены старуха:
«Ты чего кричишь, жена Стояна?
Молви, что кричать тебя неволит?»
Отвечает ей жена Янкулы:
«Как мне, бедной, не кричать — не плакать,
Матушка, вот голова Янкулы,
Мертвая она, будь ей неладно!»
Тут увидела и мать Янкулы,
Голову в уста она целует,
И в уста и в мертвые очи.
Слезы потекли из глаз от горя,
А сердечко ее разорвалось,
Пала рядом с мертвой головою.
Раненый юнак и его конь[539]
Что белеет у синего моря?
Иль морская там белеет пена?
Или белы лебеди белеют?
Или овцы бродят по долине?
Не морская там белеет пена,
И не белы лебеди белеют,
И не овцы бродят по долине.
На траве лежит раненый витязь,
Молодой юнак в рубашке белой.
Дождь ее стирает, солнце сушит.
В головах торчит копья обломок,
Добрый конь к тому копью привязан
Ржет конек, хозяина он будит:
«Поднимайся, дорогой хозяин.
Я уже траву до корня выел,
Я и землю выбил по колени,
Воду выпил до самого камня».
А из ближней рощи кличет вила:
«Конь, ищи хозяина другого!»
Плачет конь, заслышав голос вилы.
Вила на коня глядит и плачет.
Что белеет там, на синем море?
Или то весенние сугробы?
Или пена белая морская?
Или голубь, что отстал от стаи?
Или белых овец отара?
Если б это был снег весенний,
Он давно бы на солнце растаял,
Если б пена синего моря —
Раскидало б ее море,
Если б голубь отстал от стаи —
Он давно бы нагнал свою стаю,
Если б белых овец отара —
Их давно б чабаны угнали.
А было это Пере Ковачевич
Середь дола, середь Садиковца,
От удара Юриши Буторца.
И пришла к нему белая вила,
Собирала в лесу она травы,
Чтоб ему залечить раны,
Но ей молвил Пере Ковачевич:
«Не сбирай, не трать напрасно время,
Позови мне лучше побратима,
Побратима Юру Рукавину,
Пусть он на листке письмо напишет,
Пусть пошлет его матери и супруге,
Матери, чтобы меня не ждала,
А жене — чтоб замуж выходила,
Ибо Пере-юнак поженился
Под Велетом, под белым градом,
На земле на черной, на траве зеленой.»
Что белеет, кипенеет
На вершине Белашицы?[542]
Или нагорные снеги,
Или же лебедей стая?
Нет, не нагорные снеги,
Не белых лебедей стая,
Белый шатер там раскинут
Для молодого Стояна.
Стояна болезнь мучит,
Он говорит сестрице:
«Сестрица, белая Яна,
Пойди принеси мне, Яна,
С Дуная студеной водицы».
Яна ему отвечает:
«Стоян, молодой мой братец,
Я ведь дороги не знаю,
Чтобы пойти к Дунаю,
Чтобы пойти и вернуться».
Стоян говорит ей снова:
«Сестрица, скорбная Яна,
Разрежь себе меньший палец,
Разрежь ты его до крови.
Когда ты пойдешь по лесу,
Меть деревья и камни,
А как подойдешь к Дунаю,
Нальешь студеной водицы,
Чтобы назад воротиться,
По меткам свой путь отыщешь».
Яна послушала брата,
Разрезала меньший палец,
Пошла по темному лесу,
Отмечала деревья и камни,
Спустилась она к Дунаю,
Там набрала водицы
И заспешила обратно.
Но Яна, бедная Яна,
Заморосил мелкий дождик,
И смыл он все ее знаки,
Смыл кровь с деревьев и камней.
И Яна, скорбная Яна,
Скоро в лесу заплуталась
И стала блуждать по чаще.
Три дня ходила-бродила,
На след она не напала,
Чтобы дойти до брата,
До брата, больного Стояна.
И Яна, скорбная Яна,
Жалостно к богу взмолилась;
«Ой боже, господи боже,
Обрати ты меня в птицу,
Буду летать по букам,
Буду искать брата,
Брата, больного Стояна».
Послушал господь Яну
И сделал синею птицей,
Синей птицей — кукушкой,
Она до сих пор кукует.