Помнишь Ручечника, которого сыграл Евстигнеев, в фильме «Место встречи изменить нельзя»? А вот еще пример! Ты в первой книге часто ссылался на писателя-эмигранта Романа Гуля. Я его тоже читал. «Апология русской эмиграции» — одно из моих любимых мемуарных произведений. Роман Борисович прожил долгую жизнь и с кем только не встречался. Я тебе прямо прочту, ты должен помнить этот момент! Вот ответ всем деятелям, желающим ввести цензуру и утверждающим, что «блатная песня дурно влияет на умы граждан».
(Виктор направляется к книжному шкафу и достает нужный фолиант. Я не очень понимаю, о чем пойдет речь, а потому жду с интересом. Когда же отрывок прозвучал, я понял, что аргумент против «борцов за нравственность» действительно убийственный.)
Слушай! Роман Борисович приводит поразительный рассказ, как нельзя лучше иллюстрирующий мою мысль. В Париже ему довелось столкнуться с одним крайне странным и страшным персонажем российской истории, и вот что из этого вышло.
«Захожу я как-то к Б. И. Николаевскому (Б. И.), — пишет Гуль, — он за столом, а в кресле какой-то смуглый, муругий, плотный человек с бледно-одутловатым лицом, черными неопрятными волосами, черные усы, лицо будто замкнуто на семь замков. При моем появлении муругий сразу же поднялся: “Ну, я пойду…” Николаевский пошел проводить его… Возвращается и спрашивает с улыбкой: “Видали?” — “Видел, кто это?” — Б. И. со значением: “А это Григорий Мясников…” — Я пораженно: “Как? Лидер рабочей оппозиции? Убийца великого князя Михаила Александровича (брат Николая II. — Авт.)?!” И. подтверждающе кивает головой: “Он самый. Работает на заводе. Живет ультраконспиративно по фальшивому паспорту, французы прикрыли его. И все-таки боится чекистской мести. Совершенно ни с кем не встречается. Только ко мне приходит. Рассказывает много интересного… Знаете, он как-то рассказывал мне, что толкнуло его на убийство великого князя…”
И Б. И. передал мне рассказ Мясникова, что когда он был молодым рабочим и впервые был арестован за революционную деятельность и заключен в тюрьму, то, беря из тюремной библиотеки книги, читал Пушкина, как говорит, “запоем” (оказывается, Пушкин — любимый поэт Мясникова!). И вот Мясников наткнулся на стихотворение “Кинжал”, которое произвело на него такое впечатление, что в тюрьме он внутренне поклялся стать вот таким революционным “кинжалом”. Вот где психологические корни его убийства, и говорил он об этом очень искренне.
Конечно, Александр Сергеевич Пушкин не мог бы, вероятно, никак себе представить такого потрясающего читательского “отзвука” на его “Кинжал”… Приведу стихотворение, и посмотри, есть ли в нем хоть какая-нибудь связь с той манией, которая вспыхнула в большевике Мясникове».
Приводить текст стихотворения полностью я не буду. Кому интересно, пусть, отыщет его сам. Добавлю только, что убил Мясников безоружного князя подло, но и сам в дальнейшем «кончил стенкой» в подвалах Лубянки.
— Да, Виктор Михайлович, действительно, прямо в десятку! Как говорится, кто захочет, и в балете увидит порнографию…
— О чем я и говорю: всё зависит от человека, а цензура, запреты — это тупик. Мы это уже прошли в СССР, и чем всё кончилось?! Наоборот, пусть народ сам решает, что ему слушать, а время само отфильтрует, что злато, а что шлак.
— Спасибо за интервью! Мне было по-настоящему интересно. И напоследок ответьте: какой жизненный девиз Виктора Тюменского?
— Я вырос в провинциальном городке, где были очень сильны «законы улицы», где сразу было видно, кто что собой представляет. Нельзя было показывать спину. Всегда во всем держать удар — и не бояться, не закрывать глаз. Только поборов страх, можно чего-то добиться!
Послушаем старенькое?
Предисловие к компакт-диску
Как ни длинна была дорога, но и она закончилась — рассказ о «запрещенных песнях» подошел к логическому завершению: изменилась страна, сменился строй, ушла эпоха.