В 1930 году выходит в свет агитационная брошюра за авторством «комиссаров» от культуры неких Н. Брюсовой и Л. Лебединского под броским заголовком: «ПРОТИВ НЭПМАНСКОЙ МУЗЫКИ». Составители прокламаций не пожалели эпитетов: «в отношении цыганщины нужно поставить точки над “и” — это проституционный стиль, стиль воспевающий продажную, “всегда готовую к услугам” любовь… Запомним твердо — цыганщина — это откровенная пропаганда проституции…»
Известный музыкальный критик того времени Борис Штейнпресс приводит в мемуарах показательный случай:
«Проходил я как-то мимо клуба железнодорожников. Из окна доносилась “цыганская венгерка”. Я зашел туда.
В большой комнате, вокруг рояля, стояла веселая компания молодежи и слушала пианиста. Сидевший за роялем сыпал пальцами по клавишам и с большим воодушевлением разбивал и без того расстроенный инструмент. “Цыганочка” явно имела успех. Особенно нравилась она двум, сидевшим тут же, девицам, одетым в узкие короткие платья, с белыми от пудры носами. Когда пианист доиграл до конца, ребята потребовали “бис”. Пианист принялся снова разделывать “цыганочку” с различными вариациями и выкрутасами.
Некоторое время я слушал музыку, но лишь только парнишка, на груди которого красовался кимовский значок, взял заключительный аккорд, я подошел и заявил:
— Ты, видать, комсомолец, а ведешь вредную агитацию против социалистического строительства.
Парень от неожиданности широко раскрыл глаза… и довольно искренне спросил:
— Ты что… рехнулся?
Я твердо ответил:
— Нет, но это факт… Ты агитируешь против социалистического строительства. “Цыганочкой” агитируешь.
По виду комсомольца можно было заключить, что он нисколько не усомнился в правильности своего предположения. Я продолжал:
— Верно говорю тебе. “Цыганщина” — зло для нашего строительства…
Я начал подробно рассказывать ему о “легком жанре”, о его разлагающем влиянии на психику масс, о том, что эта музыка воспевает проституцию и рабскую покорность, что она, по существу, является кабацкой, нэпманской музыкой…
Парень слушал внимательно.
— Это, должно быть, верно, хотя, признаться, на этот счет я никогда не размышлял. Но одно дело, скажем, “Стаканчики граненые”, “Не надо встреч, не надо продолжать” — это, я не спорю, мещанство. Но вот насчет “цыганочки” — я беру ее только как музыку, без слов — не согласен. Веселая музыка — какой вред она может принести?
Я решил убедить его до конца.
— Всякое бывает веселье… Это не то веселье… Прислушайся к музыке, и ты почувствуешь, что всякая музыка имеет свое содержание. Каково же содержание “цыганочки”? Мало сказать, что она веселая… Нет… Это пьяный разгул, кутеж, где рождаются разврат и хулиганство. И музыка здесь соответствующая, хулиганская…
Ответь мне на последний вопрос: чем ты объяснишь, что “цыганочкой” так увлекается наша молодежь?
— Тем, что мещанские настроения еще живут среди молодежи… Имеется такой тип, даже среди рабочих ребят, который весь пропитан “цыганщиной”. Это франтоватые “жоржики”, “трухлявые молодцы”, с бантиками, с фасонистыми ботинками, с модными костюмами поверх грязного белья, намазанные девицы, танцующие “американские танцы” и имеющие одну мечту — “хорошего жениха”.
Наша задача — повести борьбу с мелкобуржуазными влияниями “цыганщины”. Комсомол должен быть застрельщиком в этой борьбе. Не только сам никогда больше не играй этой дряни, но и других отговаривай: это твоя прямая обязанность как комсомольца!»[2]
Борьба с «трухлявыми молодцами» на эстраде тем временем набирала обороты, и от слов и убеждений эти чекисты от музыки переходили к делу.
В 1929 году с их подачи создается квалификационная комиссия, призванная пересмотреть всех работающих на эстраде артистов и их творческий багаж.
Двумя годами позже окончательно запрещаются выпуск сочинений «нэпманских композиторов», исполнение «дурманящей музыки» и распространение ее через граммофонные пластинки. Весь репертуар поделили на четыре группы. В разряд «Г» (контрреволюционный) попало большое количество романсов, в числе которых были и произведения блестящего композитора Бориса Фомина, автора таких бессмертных произведений, как «Дорогой длинною», «Только раз бывают в жизни встречи», «Твои глаза зеленые». До конца своей короткой жизни (Б. Фомин скончался в 1948 году, не дожив до пятидесяти лет) он не сможет смыть со своих творений ярлык «упадничества» и «контрреволюционной халтуры». В 37-м году Борис Фомин был арестован и год провел в Бутырке. Но ему повезло — началась борьба с «ежовщиной», и композитор оказался на свободе.