Пролог Монетка на счастье
Море билось о скалы. Большое, светлое, всезнающее. Холодное. Бескрайнее. Спокойное сегодня - даже облака отражались в ребристой поверхности, а чайки молча кружили над пустынным пляжем, лишь изредка сотрясая воздух резкими хриплыми криками. Северное море - краса и гроза Уумара. Это особенное ощущение - идти по жемчужному песку, когда языки пены лижут ноги, а в лицо ударяет солёный ветер дальних странствий. Это особенное наслаждение - ощущать рядом живую силу. Море - живое, оно смотрит на тебя, с интересом, иногда с сочувствием, шепчет, а ты не понимаешь, кричишь обидные слова, пинаешь ногами снежные клочья, злясь на самого себя и на весь мир. А море - смотрит. Ему любопытно. Ему смешна твоя злость и чудны слёзы. Оно уже видело многих, похожих на тебя, суетных, нервных, чего-то жаждущих, именно сейчас, мгновенно, немедленно, стремящихся к далёкой и манящей цели, к власти, к славе, к мечте и к счастью. Кто из них добился своего? И ты уйдёшь отсюда, таким же, каким явился чтобы расправить крылья, чтобы лететь к Солнцу, чтобы падать на острые камни, чтобы - возможно, прийти сюда снова, опуститься на влажный песок и смотреть, смотреть в пляшущие о берег волны, и вспоминать, и пытаться понять то, что произошло, и сожалеть. Сожалеть о своей суетности, страстности, торопливости, о том, что прожил жизнь так, как прожил, а не так, как собирался, о том, что мечты, разбившиеся в прах, в сущности ничего не стоили. Смешно. Мечты, они никогда ничего не стоят и почти всегда разбиваются в прах. Неважно благородный ли ты романтик или тщеславный корыстолюбец - всё будет иначе, чем представлялось; судьба любит бить по самым больным местам. Ничего, может статься, ты ещё научишься подниматься и, даже если сломанные однажды крылья больше не унесут тебя ввысь, тебе останется бесконечность земных дорог, и серая пыль под усталыми ногами, и колдовские ночи в свете уумарских звёзд, и неожиданные встречи, и треск веток в случайном костре. Дорога вынесет всё: разбитую жизнь, израненную душу, тёмное прошлое - в неё можно укрыться от любого фокуса судьбы, сменив пепелище былых надежд на лишения вечного пути...
- Всё сочиняешь свои сумасшедшие истории, старый шарлатан! - раздался за спиной насмешливый голос. - Всё пытаешься услышать подсказку в шуме волн да высмотреть новый затейливый сюжет в полёте чайки?
Он обернулся. Он сидел на песке лицом к морю, ветер трепал длинные седые волосы и ветхий, давно потерявший всяческий цвет плащ, и раздувал широкие рукава потёртой рубахи, и разглаживал морщины на узком лице. Одежда его была покрыта пылью, а стёртые каблуки сапог говорили о долгих вёрстах, пройденных на своих двоих. Плащ задубел от морской соли, а кожа была покрыта загаром и старыми шрамами. Рядом валялись узел и длинный посох белого дерева. Перед ним стояла женщина в сером. Подойдя ближе, она откинула с лица капюшон. Она была чем-то похожа на него: та же отрешённая уверенность в собственной силе на обветренном лице, всегда готовые улыбнуться тонкие губы, перевитые узкими ремешками седые косы, широкий плащ и грубые дорожные сапоги. Только его взгляд обжигал неуёмной страстью к жизни, а она... улыбалась устало, и глаза её лучились спокойным светом давно пережитого. Она внимательно посмотрела на него, как будто пытаясь уловить нечто ускользающее. Море тоже смотрело - на них обоих - шептало что-то в прибрежный песок, в белые камни, и всё так же кружили чайки. Казалось, если чуть-чуть задуматься, раствориться в ритме этого полёта, то непременно поймешь его суть, нечто большее, чем может знать человек.
...А она всё-таки пришла. Этому удивлялось даже Море, всевидящее и многомудрое. Она смотрела - и не осуждала, а словно бы спрашивала что-то, о чём боялась сказать вслух.
- Изменился? - усмехнулся он, прервав молчание.
- Нет, - она пожала плечами. - Просто... Видела я у тебя уже такое лицо... однажды.
Он поднял с узла искорёженную шляпу и надел, надвинув на глаза. Она обошла его кругом и села у его ног.
- Милранир, посмотри на меня, пожалуйста.
Слова повисли в воздухе. Она протянула руку - сверкнули янтарные браслеты - но он ловко шлёпнул её по запястью.
- Глупости. У тебя всё такие же прекрасные глаза, как и тогда. Помнишь?
Она улыбнулась. Она всё-таки сбила его шляпу на песок.
- Помню. Только глаза эти слишком многое видели с тех пор.
Голос у неё был молодой, мягкий - но очень глубокий, напряжённый от тщательно скрываемой силы. У него - ярче не голос, а взгляд - тёмное пламя под седыми бровями, тайный огонь иного бытия, запертого в смертную оболочку.