Я – ковыль-эммет.
Воля моя – твёрже камня, жёлтого, гладкого, тёплого, как те стены, за которые можно спрятаться, чтобы никто никогда не нашёл, чтобы не быть, забывая, а потом вынырнуть, пламенем взвиваясь – в небо. Крылья мои – медным куполом над землями Нэриаэаренны, сохрани их Яла, даже когда…
Когда меня не будет.
… и всё, что осталось – сбросить сапоги в приседельную сумку, сделать – своими ногами эти пять шагов по брёвнам моста, и ещё пять – по посеребренной лунным светом дорожной пыли – раскинуть руки, вдыхая всем существом пряный воздух Яшмета – в последний раз – отчаянно, до боли, до предела, и – больше уже не останавливаться…
… В зелёно-серебристом травяном море – золотой-золотой город...
Город-сказка. Город-сон. Благословенный.
Шаг – лишь шелест травы,
серебристый ковыль –
да за них не сносить головы…
Шаг.
И был скачка по пустынным холмам – наперегонки с биением собственного сердца.
Тёплые руки ветра обнимали – на прощание, но – не удерживали. Нэриаэаренна отпускала её – благословляя.
… вот вырастёшь – возвращайся, поговорим. Если вырастешь. Если – вернёшься…
Стрела души вырвалась в высокое небо – не остановишь, не повернёшь. Мало ли о чём можно думать, о чём мечтать – и не оборачиваться. Она – мечтала. Об Алри Астариэнне и Риэле-колдунье. О Тинувир Оре, который она обязательно сумеет найти. О Лиловом Городе-Антйоррэ и загадочном Бресе Сэлдэнска. О жасминовых берегах Дарата и чёрных кораблях дэлькерских раммэйров. Все дороги лежали перед ней – выбирай любую, не ошибёшься. Небо, воздух и земля Уумара – казались такими необозримыми и, грезилось, что кто-то незнакомый, далёкий-далёкий и пока ещё чужой и непонятный, ждёт её, зовёт её… А почему бы нет?
… Хуже стало потом, когда на горизонте стали отчётливо различимы аэсы Ястринэнн.
Сначала она просто придержала коня – ведь нужно же и отдыхать, верно? И совершенно ничего такого нет в том, что она просто поедет чуть-чуть помедленнее; совсем недолго, совсем немного.
Потом – она спешилась.
… тёплая пыль дороги под босыми ступнями чудилась – пеплом…
Дойдя до первого аэса, она остановилась совсем, замерла, опустив голову и положив дрожащую ладонь на древнюю, грубую и шершавую кору, закрыла глаза.
Прости меня?
… весна взломала зеленоватый лёд, и золотые цветы Лэхэнни ковром укрыли водную гладь; некому их больше потревожить, купаясь лесном озерце; заросли вьюнком любимые тропинки – через пару лет никто и не вспомнит, что по ним когда-то ходили рыжая девчонка и последний из серебряных ронов.
Три дня. Самая короткая дорога через Ястринэнн занимала три дня. Меньше – не получалось.
Ну же?Струсила?
Шаг.
5. Дочь Чёрной Каньи. Цветок Яшмета (2)
***
Дорогу через Яшмет она почти не запомнила в исступлённом восторге новых чувств.
Дорогу через Ястринэнн не смогла забыть до конца жизни.
Нет, вовсе не потому, что ринулась с головой в омут памяти, вновь позволяя чувствам взять вверх даже над чаровством Чёрной Каньи. Скорее – оттого, что, быть может, впервые сумела взять бешеного коня душевной бури под уздцы; от неимоверной сосредоточенности не на собственной богатой внутренней жизни, а на том, что происходило вокруг. Каждый поворот дороги, каждое дерево, травинка, былинка, птица в ветвях, пробившийся сквозь седой купол крон солнечный луч, букашка, осмелившаяся сесть на обтянутое перчаткой яскино запястье, всё время пути было пугающе реальным, выпуклым – в сравнении с густым туманом, которым она привыкла укутывать свою жизнь.
Она останавливалась только, чтобы дать отдохнуть лошади; она – спешила. Но всё же, три дня и четыре ночи пришлось провести под сенью аэсова леса. Слышать шёпот-шелест-ласковые переговоры древних деревьев, чувствовать случайные касания длинных узких листьев, ночевать на ложе из мягкого белого мха, плотно укутавшись в роньин плащ – и не позволять себе думать. Ни о чём, кроме предстоящего пути. Даже прощаться – последний взгляд, последний раз – вот это всё – не позволять.