- Они живые?
- Ну что ты, Ясс, - старик улыбнулся. – Кто же живое существо будет держать в банке? Это особое искусство морских черуссков, есть такой забавный народец. Они не любят чужаков, редко делятся своими секретами. Мне этот светильник достался в благодарность за одно давнее и неинтересное дело.
Рыжая каннка ухватила фонарь обеими руками.
- А у тебя только один да? А нас-то ведь трое…
- Не волнуйся, света нам хватит.
- А лошади?
- Лошадей оставим. Дождь сюда не попадёт, зверей опасных нет, а люди сюда не ходят.
- Почему?
- Толком не знают ничего, ведь просто так не наткнёшься, гуляя по лесу. Да и про лесок этот поговаривают, что место – нехорошее. Проклятое.
Этого Ронья уже перенести не могла.
- Ясс! – взвилась она с места. – Ясс, да ты с ума сошла!
- Что такое?
- Он же сам, сам говорит о том, что привёл нас на погибель! Он даже не пытается этого скрыть!
Яска смотрела на сестру широко распахнутыми недоуменными глазами.
- Неизвестно с кем, с бродягой, с уросом полоумным по лесам шляться, а потом в гиблое место лезть! Здесь ни людей, ни даже зверей - никого! Он сам так говорит! А зачем, ты думаешь, в такие места невинных девиц заводят? Фонарики волшебные показывать?
Старый бродяга стоял, опершись о свой мерзкий посох, посмеивался в усы.
Ясс же рассердилась. Встала, хмуро глядя на сестру.
- Какая чушь у тебя в голове! Как легко ею оправдывать собственную трусость!
Она фыркнула презрительно и скользнула в тёмный провал.
Эпилог
- Что это?
Яскины руки слепо шарили во тьме, плотной, густой, осязаемой. Милранир стоял за её плечом и усмехался. Зажжённый им светильник озарял весь огромный зал, со всеми его мозаичными стенами, витыми колоннами, выступами и нишами. Здесь веяло древностью и тайной, и при том было спокойно и уютно, как в давно знакомом дружеском доме. Даже Рони немного успокоилась и согласилась побыть одна. Старик-странник нашёл для неё уютный альков совсем неподалёку от входа. Там устроили лежаки и развели огонь в старом, как всё здесь, и добротном небольшом очаге. Старшая эмметская каннка осталась греть руки у живого пламени, рыжую Яску Милранир увлёк в глубину подземелья. Впрочем, та и не сопротивлялась вовсе.
Статуи и барельефы, драгоценной самоцветной мозаикой выложенные картины манили её к себе, околдовывали, погружали сознание в сумрак чужих воспоминаний и собственных детских фантазий. Да и могло ли быть иначе – здесь, с ней?
Вот свернулась змеёй-спиралью тёмно-зелёная волна, огромная, жуткая. Но тот, кто держит её в руках, сам исполинских размеров. Для него она – не более чем цветок на ладони, бархатно-зелёный, с переливами иссиня-чёрного в глубине только начавших размыкаться лепестков, с звёздно-солёной каймой из пены и брызг по краям. А из сердцевины цветка тянет тонкие руки и сама тянется ввысь, одним стремительным движением изящного тела будто бы взлетая над миром, дева-йалэди. Тёмные волосы её вьются змеями, морскими водорослями, щупальцами неведомых подводных тварей, клочьями грозовых облаков.
Ясс знала её? Смогла бы угадать? Если всмотреться чуть пристальней, поймать неуловимую искру бытия во взгляде…
Да, смогла бы.
Не смотри мне в глаза. Ты – есть. Меня нет.
Яска отшатнулась, но уже в следующее мгновение подалась назад, чтобы взглядом прикипеть к следующей картине.
Юноша с флейтой идёт сквозь мерцающий звёздами ночной лес. Серебряный свет пробивается сквозь высокие кроны деревьев, странные цветы растут в полумраке, распускаются под шагами босых ног, оставляют за идущим тропинку. Кто отправится по этому следу? Друг? Враг? Просто любопытный?
А ты не хочешь? Ясс?
Ясс!
Свистит, шумит тишина вокруг, манит и убаюкивает. Яскино сердце трепещет пойманной птицей, больно колотится в рёбра, словно желая проломить ненавистную костяную клетку.
Следующей перед Яской предстает статуя. Воин, высокий и статный, закованный в странные доспехи, совсем непохожие на любые из тех, что Ясс доводилось видеть до сих пор. Взгляд неведомого рыцаря направлен в давно не существующие в реальном мире дали, пряди чуть вьющихся длинных волос ложатся на плечи. Выражение чеканного лица – усталое, но решительное.
Эти глаза, этот взгляд из-под чуть нахмуренных бровей, этот твердый и неуловимо обреченный взгляд…