- Это мысль, - сказал я. - Да. Спасибо. И вы не разочаровали меня.
- А я подумала, что разочарую.
- Почему?
- Все, что я делала - это пыталась оправдать дельфинов и доказать возможность того, что внутри ограждения была акула. Вы же сказали, что хотели услышать нечто, что позволит укрепиться в мысли о безопасности своей работы.
Я снова ощутил неловкость. У меня внезапно возникло иррациональное ощущение, что она как будто все знает обо мне и просто играет со мной.
- Вы сказали, что вам близки мои работы, - неожиданно сказала она. Включая и две книги снимков дельфинов?
- Да. Но я наслаждался и текстом.
- Там не слишком много текста, - заметила она, - и тому минуло несколько лет. Возможно, это было слишком уж затейливо. И прошло уже слишком много времени с той поры, когда я смотрела на мир так, как писала там.
- Я думаю, вы достигли восхитительного соответствия текста темам снимков: маленькие афоризмы под каждой фотографией.
- Возможно, что-нибудь вспомнится?
- Да, - сказал я, и один из отрывков внезапно пришел мне на память. - Я помню снимок дельфина в прыжке, когда вы поймали его тень над водой, подписанный: "В отсутствии отражения, что боги..."
Она хихикнула:
- Долгое время я думала, что эта подпись чересчур уж остроумна. Однако, позднее, когда я получше узнала моих дельфинов, я решила, что это не так.
- Я часто задумывался над тем, какого сорта религией или религиозными чувствами они могут обладать, - сказал я. - Религиозное чувство было общим элементом для всех человеческих племен. И казалось бы, что нечто подобное обязательно должно было бы появиться, когда достигается определенный уровень разумности, в целях установления взаимоотношений с тем, что по-прежнему находится за пределами досягаемости разума. И хотя меня ставило в тупик, какие именно формы приняло бы это среди дельфинов, само по себе замечание это заинтриговало. Вы сказали, что у вас есть какие-то соображения на этот счет?
- Я много размышляла, наблюдая за ними, - ответила она, - я пыталась анализировать их характеры, исходя из их поведения и физиологии. Вы знакомы с тем, что писал Йоганн Хьюзинга?
- Слабо, - признался я. - Прошло немало лет с тех пор, как я прочел "Хомо Людус" и книга поразила меня - грубый набросок того, что ему никогда не завершить полностью. Но я помню основную его посылку: свое бытие культура начинает как разновидность сублимированного игрового инстинкта, элементы священнодействия и праздничных состязаний, продолжавшихся одновременно с развитием институтов, и, возможно, остающихся навечно присутствовать на каком-то уровне - хотя на анализе современного мира он остановился совсем коротко.
- Да, - сказала она, - инстинкт игры. Наблюдая за их развлечениями, я не раз думала, что они настолько хорошо приспособились к своему образу жизни, что у дельфинов никогда не возникало нужды развивать комплекс общественных институтов, так что они находятся на тех уровнях, что гораздо ближе к ранним ситуациям, учитываемым Хьюзингой - условия жизни их явно благоприятствуют дельфиньим вариантам праздничных спектаклей и состязаний.
- Религия-игра?
- Это не совсем точно, хотя я думаю, это часть истины. Проблема здесь заключается в языке. У Хьюзинги была причина использовать латинское слово "людус". В отличие от греческого языка, который имеет различные термины для праздности, состязаний, различного времяпрепровождения, латинское же слово обозначало основное единство всего этого и сводило к единой концепции, обозначающейся словом "людус". Различие между игровым и серьезным у дельфинов наверняка отличается от наших представлений так же, как наше - от представления греков. Наш разум, тем не менее, способен представить себе значение слова "людус", и мы можем объединить примеры деятельности всего широкого спектра образов поведения, рассматривая их как формы игры - и тогда мы имеем наилучшую позицию для предположений так же, как и для интерпретаций.
- И таким образом вы выводили заключение об их религии?
- Нет, конечно. Я только сделала несколько предположений. Вы говорите, что у вас ничего подобного не было?
- Ну, если я и строил предположения, то только нахватав чего попало с потолка. Я бы счел это какой-то формой пантеизма - возможно, нечто родственное менее созерцательным формам буддизма.
- Почему - менее созерцательным? - поинтересовалась она.
- Из-за активности, - пояснил я. - Да они ведь даже не спят по-настоящему, ведь так. Они регулярно поднимаются наверх, чтобы дышать. Они всегда в движении. Как бы им дрейфовать под каким-нибудь коралловым эквивалентом храма в продолжении какого-либо времени, а?
- А как вы думаете, на что был бы похож ваш мозг, если бы вы никогда не спали?
- По-моему, это трудно представить. Думаю, что это мне показалось бы крайне утомительным со временем, если не...
- Если не что?
- Если бы я не получал отдыха в виде периодической дневной дремоты, я полагаю.
- Я думаю, что тоже самое может быть и у дельфинов, хотя с умственными способностями, которыми они обладают, я не нуждалась бы в периодичности.
- Я не совсем вас понял.
- Мне кажется, они достаточно одарены, чтобы одновременно и дремать, и обдумывать что-нибудь сквозь дремоту, а не рвать процесс мышления на кусочки.
- Вы имеете в виду, что они постоянно слегка подремывают? Они отдыхают душой, мечтают, отстраняясь на время от мира?
- Да, мы делаем то же самое - только в гораздо меньшей степени. Это нечто вроде постоянных размышлений на заднем плане, на уровне подсознания: слабый шум, продолжающийся, пока мы заняты каким-либо важным делом, и более давящий на сознание. Мы учимся подавлять его - это то, что мы называем "учиться сосредотачиваться". Сосредоточиться - в какой-то степени означает "удержать себя от дремоты".
- И вы считаете, что дельфины одновременно могут и спать, и вести нормальную умственную деятельность?
- Да, нечто вроде этого. Но в то же время я представляю себе этот сон как некий особый процесс.