Понятно, с Таней Седовой он уже не жил, а жил с молоденькой девочкой, почти школьницей. Маше ее показывали как-то, а потом через несколько лет она увидела их вместе. Из школьницы-тростинки его жена превратилась в статную даму, и Маша подумала, что, возможно, скоро придет конец и этой истории. И вспомнила, что Рерих ей рассказывал о своей первой любви.
Рерих влюбился в шестнадцать лет в свою одноклассницу. Чтобы ее завоевать, он готов был совершить все двенадцать подвигов — пошел в секцию бокса, подтянулся по математике, насмерть дрался со старшеклассниками и ходил по перилам моста на большой высоте. И он ее завоевал. Она тоже была не пай-девочка, какое-то время они даже вынашивали планы сбежать из дома и автостопом добраться до Крыма, где, по рассказам, были замечательные дикие пляжи. Два года продолжалась эта любовь. А в десятом классе отец-генерал увез ее к месту своего нового назначения. Провожая ее на поезд, Рерих бежал за вагоном, а она смотрела на него из окна, так прижимая лицо к стеклу, что сплющился нос. Поезд набрал ход, он стал отставать, но все бежал и бежал, а потом в какой-то слепой ярости бежал уже за поездом, по рельсам, чуть не надорвав сердце...
Что бы ни говорили о Рерихе, а ведь он был просто по-своему фанатично верен своей первой любви. Возрождая ее опять и опять в разных образах.
Это было уже забытое мифическое время (годы, десятилетия, век), полное неразберихи, хаоса и надежд, время, когда Рерих пытался наладить производство куриного мяса, и многие другие лихорадочно искали свой Клондайк, не довольствуясь, как химик Егоров, грибной подливкой к постным макаронам.
— Пузыри! — говорил о таких Тит. — Выскочат на поверхность и лопнут.
Однако лопнули не все. Кто-то прорвался. Одного Маша когда-то знала хорошо, и когда встречала потом через много лет в полном блеске его финансового могущества, очень хорошо помнила тот момент, когда все у него началось...
История колбасного короля
Было серенькое постсоветское утро. Воскресенье, поэтому муж несколько заспался, конец зимы, оттепель. И первое, что сказал «заспавшийся» муж, человек, который редко вообще-то интересовался чужими делами, сказал как- то задумчиво и даже заинтересованно:
— Как там баран у Панкова?
Панков был не близкого их круга, но хорошо знакомый человек. Говорили, что он купил целого барана, который целиком не влез в холодильник, и большую половину его Панков в замороженном виде держал на балконе.
— Что он со своим бараном делать-то будет?
— Съест.
— Не съест.
— А семья?
— И семья не съест.
— Друзьям подарит.
— Панков?
— Тогда продаст.
— Друзьям?
Маша представила себе Панкова — высокого, длинного, в отглаженном сером костюме, с постно-улыбчивым выражением лица (он был председателем профкома) продающего мясо на базаре... И засмеялась.
— Ты чему смеешься?
— А так, — отмахнулась Маша. — Нам-то что!
Но всем почему-то было «что», и барана Панкова обсуждали.
Первым, чем встретила Машу подруга Арефьева, к которой она забежала по-соседски выпить кофе, было:
— У Панкова-то баран на балконе задумывается...
— Нам-то что!
— Не скажи, я баранину люблю...
Если для Маши Панков был человеком дальнего круга, то для Арефьевой, как оказалось, более близкого. Она хорошо знала его жену. В присутствии Маши Арефьева, наверное, почувствовала уверенность в себе и тут же набрала телефон. Она весело болтала с Катей, женой Панкова, о том о сем, а потом осторожно как-то подползла непосредственно к барану. Пообсуждали блюда из баранины. Наконец Арефьева выдавила из себя собственно цель этого звонка:
— Может, немного продашь?
Последовал неуверенный ответ, который слышала даже Маша:
— Немного могу...
— А могла бы и подарить! — сказала Арефьева в сердцах, повесив трубку. — Сколько они у меня просиживали в прошлом году, когда под Панковым кресло тряслось, и ничего. Я с ними не считалась.
Посидели молча. Но от мысли о баранине Арефьева, видимо, не могла избавиться, да и не хотела, так как была человеком упрямым и своевольным, что запало в голову — вперед! Она вытащила из чулана большую клеенчатую сумку и достала кошелек:
— Ладно, — сказала смиренно. — Все равно это будет дешевле, чем на рынке.
Панковы жили недалеко, но улицы развезло, и у Маши опять стали протекать ее зимние замшевые сапоги.