— Вас просят подойти...
— Дозвонились, наконец, — Тит неловко развернулся на стуле и с трудом выбрался из-за стола, Маше сделал знак следовать за ним.
Их подвели к одной из групп. В центре ее стоял Коржанец. Он мало изменился, и Маша узнала его сразу.
— Титыч! Что ж ты тушуешься, рыба моя! — вскричал Коржанец и полез с Титом обниматься. — Все такой же толстяк! Вредно! Болезни полезут! И ее я помню, — Коржанец, покончив с объятиями, заметил Машу. — Мне за нее моя Маруся добрый год шею мылила! — Тут что-то хитрое мелькнуло в его глазах. — Так, может, исправим ошибочку? Заодно и меня выручишь. Что-то надулась моя Маруська. Пятый этаж, 510-й номер. А ведь очень обяжешь.
— Иди, — тихо шепнул Тит. — Жена — это, знаешь, жена...
Маша вышла в вестибюль и на лифте поднялась на пятый этаж. Пятьсот десятый номер был в конце коридора. Маша постучала:
— Войдите... — донесся откуда-то из глубины глуховатый, мелодичный голос.
Дверь не была заперта. Внизу было полно охраны, но жена Коржанца, видимо, никого не боялась. В большой гостиной никого не было.
— Кто там? — раздался все тот же голос.
Маша подошла к открытым дверям спальни и увидела женщину. Та сидела на широкой кровати, подогнув ногу, в вечернем платье — это была крупная, рослая женщина, обнаженные, полные, белые руки, выпирающие из платья двумя валиками, делали ее фигуру еще внушительнее. Темные, гладкие волосы были схвачены на затылке в тяжелый узел и сейчас чуть растрепались, а узел сбился набок. Лицо, хоть уже и тяжелое, с круглым подбородком и темными глазами, было красивым и сейчас. Женщина держала в руке рюмку.
— Ну? — сказала она повелительно.
— Я — Маша Александрова, — сказала Маша. — Я была у вас... Давно, правда...
— А, — сказала женщина. — Помню.
— Ваш муж сказал мне к вам зайти...
— Ну, старый лис! — женщина, не стесняясь Маши, плюхнулась на живот, болтая в воздухе ногой без туфли, шаря где-то там за кроватью, вытащила бутылку коньяка, опять ловко села и налила себе в рюмку.
— Выпьешь?
— Нет, спасибо.
— Тогда хоть шампанского. Тащи себе бокал, на столе, на подносе.
Маша вернулась в гостиную и взяла бокал.
Бутылка шампанского появилась тем же образом. Женщина, поставив рюмку с коньяком на ночной столик, опять плюхнулась на живот, болтая уже другой ногой — в туфле, и выудила бутылку шампанского.
— Давай сюда посуду. Что мне — тебя просить?
Маша покорно подставила бокал, шампанское плеснулось широко и перелилось через край.
— Давай, — сказала женщина, взявшись за свой коньяк. — За здоровье! — и стала пить маленькими, частыми глотками. — Небось, интересуешься, чего я здесь сижу? — сказала она, ставя пустую рюмку. — А вот надоели они мне! Так надоели! Знаю их всех. Слово скажут, а я уж знаю — что дальше. Волки! Костюмчики нацепили, а под ними что было, то и есть. Мой... придет, плачется: Зина, Зина, что делать? А я ему все разложу, втолкую, как скажу, так и будет. Справимся с волками-то... По собачьи залают. Вот они теперь там, с кралями своими, а я — здесь. А ведь верчу ими как хочу. Как решу, так и будет.
«Ну расхвасталась!» — подумала Маша и тут же поймала ее лукавый взгляд.
— Думаешь, расхвасталась? Может, расхвасталась, а может, и нет. Пусто мне с ними, скучно. Был бы ребеночек, вот где счастье. Не может Коржанец иметь детей. На подлодке облучился, в армии еще. Так что, какие крали там ни бегай, он мне за сына, он мне за дочь. А я ему за мамку... Далеко не убежит. Еще выпьешь?
— Нет, спасибо.
— Деньги будешь просить? — при этом в глазах у Зины мелькнуло что-то злое.
— Мне ваши деньги не нужны, — сказала Маша сухо.
— Да ладно, не обижайся... У нас все денег просят. Нет, чтобы по-человечески, по дружбе...
— Я здесь с Титовым, однокурсником вашего мужа.
— Ну...Таких однокурсников у него теперь — пруд пруди! С тем учился, с тем женился, с тем в автобусе остановку проехал.
— Деньги не для него. Просто есть один человек... Он поселок строит... Маленький город... Солнечный... Солнечные батареи, энергия солнца... С историческим музеем и вечерней газетой...
— Что за человек? — заинтересовалась Зина как-то очень конкретно.
— Может, вы его тоже знали... Он у вас работал. Фамилия Рерих.
— Стоп, милаша. Как же, как же! Рерих! Был такой! Так не даст ему Коржанец. Ты что! Коржанец его натурально терпеть не мог. К Коржанцу подход нужен. Он, считай, уже из местных. А эти понаехали, передрались, перессорились. Так еще и с женами чужими. Что там построишь, почти на мерзлоте? Как деды строили, так и строить было надо. Без фокусов. Коржанец, не считай, что болтун вертлявый, он хитрый, и принципы у него есть. Он тогда так и написал, в статье, — какой там солнечный! — воруют, водку пьют. За то и по морде получил. Нет, ты что! Рериху этому не даст. Ни за что не даст. Даже если б выгода была. А на выгоду Коржанец ой как падок. По мне лучше на выгоду, чем на баб. — Зина налила себе еще полрюмки и залпом выпила. Вдруг настроение у нее переменилось, и она посмотрела на Машу с каким-то новым выражением на лице. — Коржанец не даст, а я, может, и дам... А что? У меня папаша был такое чудило. Как весна, глаз затуманится, молчит, молчит — и пошел бродяжить. На Лене золото мыл, в тайгу с геологами, еще куда-нибудь к черту на рога. Нам с братом в школу — из всего выросли, купить не на что. К зиме появляется папаша — в глаза не смотрит, денег не привез. Кается перед матерью, прощения просит... А весной опять... Непутевый человек был. Ради него и дам.