— Не богохульствуй, — строго пригрозила она. Но ее улыбка показала, что эта строгость притворна. — Тьфу-тьфу-тьфу, Ив!
— Тебе тоже удачи, Малышка.
Через десять минут на сцене появился не Ив, а Эдит. Она знала, что обескуражит его этим, но это было совершенно спонтанное решение, заставившее ее сделать шаг из-за занавеса. С помощью техника она пробралась сквозь красные бархатные портьеры. И теперь она стояла в свете прожекторов в полном одиночестве перед публикой, которая в основном пришла из-за нее. А ее сердце было полно любви к человеку, которому предстояло вот-вот появиться здесь и сделать шаг в свое профессиональное будущее. Она вглядывалась в ряды театрального зала, построенного в имперском стиле. Почти ослепленная, она различала лишь темную массу, хотя иногда тут и там попадались знакомые лица. С момента, когда она вышла на сцену, воцарилась изумленная тишина. Это был первый раз, когда Эдит Пиаф вышла перед тем, кто должен был стоять у нее на разогреве.
Она деликатно побарабанила пальцем по микрофону. Раздалось гулкое эхо.
— Добрый вечер, дамы и господа, — воскликнула она. — Я очень рада, что вас так много. Мне очень приятно представить вам сегодня здесь, в Париже, человека, который сопровождает меня уже несколько месяцев. Пожалуйста, окажите ему теплый прием. Для вас будет петь… — Она выдержала небольшую паузу, бросила быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что занавес поднят, и повысила голос, чтобы подчеркнуть каждый слог его имени: — Ив Монтан!
Зал взорвался аплодисментами.
«Неплохо», — отметила она, уходя со сцены. В провинции таких аплодисментов не было. Возможно, так публика провожала со сцены ее, а не приветствовала ее партнера? Безразлично. Ведь главное, что публика не переставала хлопать, пока Ив, медленно, как она его учила, подходил к микрофону. Люди продолжали аплодировать в том же заданном ритме и в начале выступления Ива.
За сценой ее ждал Луи.
— Хорошее начало, Эдит. Если сегодня все сработает, то Ив будет обязан тебе карьерой.
— Именно так я все и задумывала.
— Тебе следует работать импресарио. Твое присутствие делает мою работу лишней.
Она взяла его под руку.
— Ерунда, Лулу, ты очень важен для меня. Пойдем в зрительный зал. Я хочу смотреть на Ива из ложи, которую мы зарезервировали для его семьи.
Хотя Эдит должна была выступать сразу после Ива, она оставалась в ложе до последнего такта.
Вместо того чтобы готовиться к своей программе, она смотрела и слушала Ива и в то же время улавливала каждое движение в партере. Несмотря на опыт их совместного турне, она никогда не видела Ива в таком состоянии. Казалось, что его захватила волна воодушевления, которая передается публике. Его магнетизм был удивительным. Несколько месяцев назад в АВС публика принимала его почти насмешливо, а теперь он был королем сцены, подчинившим себе всё и всех, он был укротителем, заставившим людей почитать себя. А еще он нашел свой собственный стиль, который сделал его кем-то более значимым, нежели просто учеником Эдит Пиаф. В Орлеане, Лионе и других городах он временами смотрелся как мужская копия ее самой, но сегодня он был полностью самим собой — шансонье, который когда-то на репетиции в «Мулен Руж» проник своей песней в самое ее сердце.
— Эдит, — прошептал Луи, — тебе нужно идти за кулисы.
Она знала его репертуар наизусть и знала, когда начнет звучать последняя в его программе песня.
— Еще нет.
Публика была в восторге. Выступление Ива завершилось громом аплодисментов. Эдит глубоко вздохнула, ее сердце тоже колотилось в ритме этих аплодисментов. Краем глаза она посмотрела на его маму и сестру. Даже при скудном освещении она смогла различить покрасневшие щеки и сияющие глаза. Обе, опершись о заграждение, хлопали до тех пор, пока у них не стали гореть ладони. Слезы выступили на глазах Эдит, когда она почувствовала ту любовь, которая была причиной такого восторга. На самом деле Ив вовсе не нуждался в сцене как в подтверждении внимания или любви к себе. Он был более счастливым человеком, чем Эдит, которая привела его в этот зал и к этому успеху.
Эдит подсчитала: тринадцать раз поднимался занавес. Тринадцать раз овации возвращали Ива на сцену. «Я знала это, — думала она, считая и хлопая в ладоши с остальными, — тринадцать — наше счастливое число. Теперь все пойдет как по маслу».
Не успев освежиться в своей гримерке, она наконец появилась: без макияжа и без бюстгальтера, как всегда, собранная и на редкость счастливая. Настоящая звезда вечера, которой теперь предстояло разделить трон и которую переполняла любовь. Она стояла в свете прожекторов в своем простом черном платье. Такой сценический образ однажды выбрал для нее Раймон Ассо.