Зависаю по середине помещения, смотрю на коробку, она стоит, словно я только вчера поставил. Беру, сажусь с ней на кровать. Типа легко, типа ничего не чувствую, а коробка весит тонну. Тороплюсь почему-то. Вещей внутри немного, имея творческую натуру, ты не подвержена хаосу, Фрэнк, это удивительно. Любишь порядок, не хранишь ничего лишнего. Пара книжек, кубик Рубика, бальзам для губ, тетрадки, жвачка, ничего особенного.
А зачем тебе тонкий кожаный браслет? Похож на те, какие я обычно ношу. Не видел на твоих пальцах ни колец, ни браслеты на руках, ни маникюра. Никаких излишеств. Ты в целом ничего броского в своём образе не использовала. Всегда такая — никакая, в оверсайзе, и это-то при бабках твоей семьи.
Так что за браслет? Откуда он? Симпатичный браслетик с серебряной стрелой, и я как-то совершенно машинально надеваю его себе, к остальным.
В одной из книг торчит закладка, открываю, пробегаюсь глазами, узнаю частично строки стихотворения. Того самого, что ты выкрикивала в порыве наркотрипа. Как я запомнил, ума не приложу.
— Гёте, значит? — произношу вслух я бессмысленно и захлопываю сборник. — Выпендрёжница…
Дальше достаю со дна тёмный вытянутый флакончик духов. Отщёлкиваю крышку большим пальцем, но аромат не узнаю. Почему не узнаю? Вдыхаю судорожно и чем больше пытаюсь вспомнить, то не могу.
Фрэнки, это же не ты. Не ты… А где ты? Где ты, чёрт возьми?!
Вскакиваю резко, и коробка падает. Мне похер, я уже израсходовал остатки самоконтроля. Открываю шкаф, втемяшиваюсь лицом в твою одежду. В солнечном сплетении наотмашь бьёт кулаком боль. Почему мне так больно?
Нет… Я помню тебя, помню Фрэнк! Помню твой запах, он всё ещё здесь. Только здесь, и нигде больше. Никогда нигде больше. Тебя не будет. Не будет. Не будет… Не будет?
Обнимаю пустой силуэт той твоей излюбленной серой футболки, дышу жадно. Со страхом, что сейчас оборвётся.
Воздуха больше нет. Ткань впитывает мои слёзы. Как такое может быть? Это всё что от тебя осталось? Фрэнки! Маленькая моя. Скажи, а? Не скажешь? Ты молчишь, потому что ты умерла, блять! Как ты могла так поступить? Как?
Хлопок двери шкафа, сжимаю кулаки, мечусь по комнате раненым зверем. Ненавижу это мёртвое место и не хочу уходить, не хочу оставлять в забытьи. И бесит, что нарушил твой идеальный порядок, собираю спешно разбросанные предметы, поворачиваю расплющенную на полу тетрадь. Одна из множества нотных тетрадей. Я знаю, видел множество раз, отвлечённый взгляд и движение карандашом, ты то и дело пребывала в процессе сочинения изучения всех этих сложных штук, которые я так толком и не смог изучить. Но на развороте данной тетради нет ничего сложного, лишь табулатура и слова, и название, чёрным по белому «Песня для Генри».
До последнего считать происходящее наваждением.
Ямочки на щеках, тонкие губы, плавные, но уверенные движения пальцев по гладким клавишам. Повторяющийся сон, где я кричу, раздираемый иглами ледяной воды, сносящей твой образ невероятной силой. И всё, что остаётся после — тягучая боль. Ну и, в довесок, чёрный кусок мрамора во влажной земле. Короткая эпитафия.
Вот была жизнь, а осталась надпись на камне. Почему не принято писать больше? Лишь имя, даты, любимая дочь, любимая… до чего же жалкий, ничтожный след. Я не был на твоих похоронах. Так быстро тебя закопали. Всё произошло слишком быстро. Не знаю был ли Дак, Кирстен, кто-то из тех, с кем ты общалась ежедневно в музыкальном классе, когда гроб погружался на глубину. Какое лицо у твоего отца было в тот миг? Тогда в твоей матери что-то сломалось? Мне кажется, она умерла с тобой и осталась здесь пустой оболочкой. Колет под рёбрами, когда вспоминаю её глаза, твои глаза.
Знаешь, сегодня я напьюсь. Прямо на обратном пути с кладбища куплю пару бутылок. Буду пить, пока не забуду выгравированные буквы. Пока не забуду твоё имя на камне. Пока не забуду, что ты лежишь в земле, а могла бы быть рядом.
Чудовищно думать о том, каким образом ты ушла, конкретно, что сделала с собой. Я устал слушать слухи и не верю в них. Ну невозможно представить тебя осознанно лишающей себя жизни, начинаю задыхаться от неуёмной ярости. Рубить деревья, да, сбивать кулаки о стены, да, прятаться в себе, да. Никогда не поверю.
Я просто хочу видеть твою улыбку, Фрэнки. Всего лишь фирменную кроткую улыбочку. Сука, неужели это так сложно?
Память выуживает каждый грёбаный случай, когда я ловил скользящий взгляд, и меня прошибает холодным потом. А ты, как знала, усмехаешься: «Будешь помнить меня?»
Да я забыл обо всём на свете!
Рычу в подушку, пьяный, полусознательный, молюсь непонятно кому, что проснусь, и это окажется сном. Ты подойдёшь ко мне завтра на перемене, ручки в карманы по привычке, примешься миленько пустословить, а я, вместо того, чтобы побурчать невразумительное «на отъебись», улыбнусь в ответ, неказисто, как умею. Возьму твою холодную руку, сожму изумительные пальцы, притяну ближе, крепко-крепко, вдохну глубоко твой запах. Похер, что подумают о нас. Что мы с разных миров. Мы — один мир. Я хочу этого.