Корби с усилием отвел глаза от рокового места. Он посмотрел на свою школу и на колледж, перед которым стоял. Ничего не изменилось. Подросток вышел на асфальтированную дорожку и медленно пошел к своему дому. Здесь он бежал той осенней ночью. Теперь он шел в обратном направлении.
Знакомый забор, знакомые кусты и саженые деревца. Корби поднял голову и увидел окно своей квартиры. Если ему приходилось поздно возвращаться домой, он всегда смотрел туда и знал, что увидит свет. Корби окинул взглядом асфальтированную площадку перед домом и поймал себя на том, что ищет глазами машину родителей. Разумеется, ее не было. Не могло быть.
Подросток подошел к подъезду. Дверь была все та же, только краска стала на два слоя толще. Как во сне Корби набрал знакомый код. «Не подойдет, — в последнюю секунду подумал он, — за такое время он должен был измениться». Но кодовый замок пискнул и послушно открылся. Корби потянул тяжелую дверь и вошел в подъезд.
Здесь было прохладнее, чем на улице. Подростка поразило странное чувство — не дежавю, а ощущение нереальной реальности происходящего. Все вокруг было прежним, обычным, нетронутым. Почтовые ящики, откуда, возвращаясь с работы, отец доставал газету. Ступени со скатами, по которым в незапамятные времена мать катила его коляску.
Корби коснулся рукой стены и, чертя пальцами по шершавой поверхности крашеного бетона, пошел вперед. Он чувствовал под босыми ногами плиты пола, вдыхал сладковатый запах мусоропровода, стряпни, человеческого жилья.
Он дважды приезжал сюда, чтобы забирать для деда барыши, но сейчас ему казалось, что он не был здесь все эти четыре года. В те два раза он приходил сюда, заперев свое сердце в железный сейф, отрезав память, притупив ум. Теперь он пришел без скафандра. И эти знакомые ступени, краска на стенах и почтовые ящики, этот лифт с разрисованной кабиной — они не убили его. Они оказались очень честными. В его детстве было больше хорошего, чем плохого, и сейчас, глядя на окружающие его вещи, он вспоминал только хорошее.
«Сейчас, должно быть, выходные, — подумал Корби, — и я возвращаюсь домой после долгой прогулки. Мне откроет отец. Он слегка сердито скажет, что обед остыл два часа назад».
Корби вызвал лифт. Кабина стояла на первом этаже, и ее двери сразу открылись. Подросток вспомнил, как несколько часов назад лежал на полу другого лифта, и вокруг него были ноги в черных брюках и лакированных ботинках.
Он шагнул внутрь и нажал этаж. «Остановись, — зашептал какой-то голос у него в голове, — ты тешишь себя бесполезными мечтами. Это больше не твой дом. Все другое. Ты не найдешь здесь помощи и приюта. Тебе не откроет твой папа».
Корби закрыл глаза и прислонился к холодной железной стене лифта. Он знал этих людей. Квартиру его родителей снимал пожилой бизнесмен по фамилии Когенман. Он мухлевал с бухгалтерией, всегда был готов к долговой тюрьме и поэтому не имел ничего своего.
«Ирония, — подумал Корби, — евреи-капиталисты. Мой дед должен был бы ненавидеть их в десять раз больше, чем своего сына и своего внука. Но они позволяют ему складывать пачки денег к себе в стол, и поэтому он не сказал о них ни одного плохого слова».
Снова пришли воспоминания и волшебным туманом застили настоящее. Корби вспомнил, как ехал в этом лифте с Аней и как хотел ее поцеловать. Он даже наклонился к ней, но этого так и не произошло.
А задолго до этого, совсем маленьким, он ехал здесь с мамой. Она стояла посередине лифта с продуктовыми сумками, а он ходил по кабине вокруг нее и катил по стене игрушечный мотоцикл. А совсем-совсем маленьким он ехал здесь, сидя на плечах у отца. И это было здорово, потому что он мог своей макушкой коснуться низкого потолка лифта.
Кабина остановилась. Корби открыл глаза. Вот его этаж. Вот его дверь. Не будет чуда. Родные не откроют ему. Они лежат в земле. Прошло четыре года. Там остались только кости и горстка влажного праха.
— Мне нужно немножко удачи, — прошептал Корби, — чтобы дед еще не приходил сюда, чтобы никто не посмотрел на мои ноги, чтобы старые евреи просто отдали мне деньги. Пусть будет так.
Подросток остановился перед знакомой дверью и позвонил. Он предупреждал себя, что там нет его родителей, но все равно иррационально ожидал, что услышит голос отца. Не ответили, и Корби позвонил снова.
— Иду, иду! — закричал женский голос. — Кто там?
Корби заворожено смотрел на крошечный блестящий блик глазка. С его губ чуть не сорвалось: «мама, я вернулся».