Эта ночь, наверное, будет помниться Кэролин до того мгновения, пока память не исчезнет для нее, как неотъемлемая часть сознания, вместе с последним вздохом.
Больше не было сомнения или страха — была только легкая дрожь волнения и предвкушения одновременно; впрочем, времени не существовало тоже. Упоительные поцелуи Майка просто не оставляли в ее душе места посторонним эмоциям.
Он был нежен. Он был терпелив. Он был восхитителен. Он был таким, каким любая женщина мечтала бы видеть своего первого мужчину и, каким не каждому мужчине дано быть для своей женщины.
Он любил ее. Каждое его прикосновение, каждое движение, каждое слово и каждый вздох говорили об этом. Да, он действительно любил ее.
7
Взгляд Кэрол, казалось, утонул в черно-коричневой глубине чашки с кофе, заказанного ею в промежутке между двумя горько-сладкими каплями воспоминаний. Девушка ушла в себя, не замечая, что пауза в разговоре затянулась, и неизвестно, что терзало ее в этот момент — сожаление о том, что все позади? Мысли о том, что было бы, если бы…?
Но Мадлен не зря получала зарплату в газете. Она не была бы журналисткой, если бы позволила своей собеседнице оборвать разговор.
— И что было дальше? — вкрадчиво поинтересовалась она. — Неужели он бросил тебя, соблазнив?
— Нет, что ты, — вздрогнула Кэрол. Ей и в голову не могло прийти, что Майка можно представить в роли коварного соблазнителя, погубителя девичьих душ. — Это был не конец наших отношений. А только начало их нового витка. Длинного витка, самого лучшего в моей жизни.
Джим-Джей лукаво прищурился и незаметно подмигнул Кэрол. Это можно было расценить и как дружескую подначку и как фразу «Поздравляю. Я рад за тебя. Ведь ты этого хотела?» Остальные ограничились дежурными приветствиями.
Сегодня любой, кто кинул бы взгляд в сторону Кэрол и Майка, сказал бы, что они — влюбленная пара, которую объединяют самые теплые и близкие отношения. Даже когда они оказывались на разных концах помещения, между ними словно протягивалась сверкающая нить. Их взгляды то и дело обращались в сторону друг друга, глаза сияли, лица светились, а губы непроизвольно шевелились, словно готовясь произнести слова любви или слиться в поцелуе.
Они с огромным трудом заставляли себя вспомнить о том, что не одни в репетиционном зале, что на сцене рядом с ними — другие музыканты, а в партере сидит несколько любопытных зрителей, пришедших посмотреть, как группа готовится к очередному концерту.
— Майк, ты топчешься по шнурам, и у тебя штекер из гитары выпал, куда ты смотришь! — проворчал Донован Микс, новый звукооператор. Он уже занял свое место за пультом и нетерпеливо играл регуляторами-«ползунками».
— А ты, Дон, выведи меня посильнее, а бас, наоборот, приглуши, — встрял Джим-Джей. — Я себя в прошлый раз абсолютно не слышал, только билловские «бум-бум-бум».
— Как это — бас приглуши? — возмутился Билли. — Петерсон, ты что говоришь? Я что, зря тут стою? Может, вам вообще не нужен басист? Я могу и не играть. Все равно меня не будет слышно.
Билли обиженно надул губы, продолжая бубнить себе под нос:
— Бас приглуши… Ничего себе — бас приглуши!
— Ребят, мы сегодня играть-то будем? — не выдержал Кит и пробежал пальцами по клавишам, наигрывая гаммы. — Билли, брось ворчать, тебя слышно лучше всех.
— Да, действительно, — встрепенулся Майк, с трудом отрывая взгляд от Кэрол. — Хватит препираться, давайте репетировать.
— Начнем с «Танцуй со мной, малышка»? — предложил Джим-Джей.
Майкл поморщился. Он не слишком любил эту песню, доставшуюся им по наследству от предыдущей группы, зато народ ее любил. Ее заказывали на каждой местной вечеринке, а потому, хочешь не хочешь, забывать ее не стоило:
Майк взял гитару, подошел к микрофону и после того, как отзвучали аккорды вступления, начал:
— Я — кошка! — громко поправил Донован.
Майк сбился, остановился и непонимающе уставился на Дона:
— Что? Ты — кошка?
— Да не я — кошка, тьфу, то есть не «Ты — кошка», а «Я — кошка». «Я — кошка, а ты — мышка», понял?
— А я что спел?
— Ты спел, что она — кошка. Кэрол фыркнула.