Он отложил гитару, снял со стойки микрофон и кивнул Кэрол, давая понять, что готов.
Выведенная из состояния душевного равновесия своей неудачей, Кэрол невесело кивнула в ответ. Она с тяжелым сердцем дала привычный отсчет к началу новой песни, ритмично ударяя одной барабанной палочкой о другую. Майк, стоя спиной к залу и глядя прямо в лицо Кэрол, покачал головою в такт мелодии и волнующе низким, проникновенным голосом запел:
Кэрол продолжала играть, боясь поверить своим ушам. Майк посвятил эту песню ей? Он написал ее после того, как они вчера нежно простились и она поехала домой к родителям? Кэри боялась ответить на откровенный взгляд любимого, понимая, что от полноты чувств, переполняющих их обоих, может сбиться с ритма, а ей так не хотелось испортить эту чудесную песню!
И пусть он спел это при всех, пусть все вокруг смотрят на них и понимают, что это — разговор двух влюбленных… Радость и нежность пересиливали смущение. Кэрол чувствовала себя так, словно Майк при всех скинул бретели платья с ее плеч и выставил обнаженными их чувства, но готова была простить ему это за то счастье, которое он ей доставил. Господи, Майк написал для нее песню!
Она была так растроганна, что по щекам ее потекли слезы.
Кэрол была так расстроена, что по щекам ее потекли слезы. И надо же было так разбередить душу! В последние пару лет Кэрол казалось, что она уже успокоилась на этот счет и перестала испытывать боль, вспоминая Майка.
— Так это же чудесно! — воскликнула Мадлен. — Эта песня сегодня — во всех хит-парадах, она льется изо всех радиоприемников, звучит на всех музыкальных каналах, ее раскупают на дисках и кассетах миллионными тиражами — и, оказывается, она посвящена тебе! Ну и ну!
Мадлен была в восторге. Сенсация обеспечена! Вот это подарок судьбы! Она уже предвкушала, с каким лицом выслушает ее рассказ их главный редактор, а потом публикацию из их газеты перепечатают для журнала «Роллинг стоун» и для всех центральных изданий…
Надо же, вот так зайти в кафе перекусить, случайно встретить старую знакомую и узнать тайну создания популярной песни — разве фортуна может улыбнуться журналисту еще слаще?
— Ну и что ты ревешь, глупая? — поинтересовалась она у Кэрол. — Тебе надо гордиться, что сам Майкл Стрейнджерс…
— Это было началом конца, — вздохнула Кэрол. — Началом конца.
— Что именно? — не поняла Мадлен. — То, что он посвятил тебе песню?
— Нет. То, что я не смогла сыграть так, как они хотели.
— Неужели он охладел к тебе из-за такого пустяка? — удивилась Мадлен.
— Нет. Как раз наоборот. Он был готов принять меня любой. Он был готов простить мне любую ошибку. Я всегда могла рассчитывать на его помощь и понимание. На протяжении тех нескольких лет, что мы встречались, Майк всегда был моей поддержкой и опорой… Все было слишком идеально, чтобы быть правдой.
— Так в чем же дело? — недоумевала Мадлен.
— Во мне, — вздохнула Кэрол. — Я не могла, не имела права сломать ему жизнь.
— Кэрол, еще раз, со второй цифры — и!.. Стоп-стоп-стоп! Плохо. Смазано. Еще раз… Нет, не то! Не «трам-па-па-па-пам», а «Трррам-та-па-па-па-пам», поняла? Еще раз…
Донован Микс, который после ухода Билли из группы сам взялся за бас-гитару, почти довел Кэрол до слез, пытаясь выжать из нее невозможное.
— Твой уровень игры тянет группу назад, понимаешь? — орал он в тот раз, когда они двое пришли в репетиционный зал раньше остальных и, к ужасу Кэрол, оказались тет-а-тет.
Неизвестно, где болтался в это время Джим-Джей, а Майк так точно задержался на работе. После окончания колледжа Майк подрабатывал в магазине музыкальных инструментов, а по вечерам все так же играл в «Пляшущем еноте». Не желая разрушать сложившийся коллектив, мистер Шадоуз специально для них сделал исключение из правила, гласящего, что в группе колледжа должны играть только студенты.