Курт Воннегут Песня для Сельмы
Вне стен средней школы Линкольна имя Ала Шредера было слабо известно. Он был просто Шредером. Даже не просто -- его фамилия произносилась с сильным акцентом, как если бы он был знаменитым уже умершим европейцем. Но он им не был. Он был американцем, как кукурузные хлопья, и далек от смерти -- ему было шестнадцать.
Его фамилию с таким акцентом первой произнесла Хельга Грош, учитель немецкого в школе Линкольна. Другие преподаватели, услышав это, тотчас подхватили начинание. Учителя выделяли Шредера из числа остальных учеников и повторяли, что несут за него большую ответственность.
Для блага Шредера, от него и от остальных учеников держали в тайне, откуда взялась эта ответственность. Он был первым настоящим гением за всю историю школы.
Результаты IQ-теста Шредера и остальных учеников были большим секретом и лежали среди секретных документов директора школы.
То, что Шредер может стать таким же великим, как автор марша "Звезды и полосы навсегда" Джон Филипп Сосуа, первым понял заведующий музыкальной кафедрой и руководитель маршевого оркестра Линкольна Джордж Хельмхольц.
Шредер в первом классе средней школы научился играть на кларнете за три месяца так, что занял в оркестре первое место. К концу второго класса он виртуозно играл на всех инструментах оркестра. В данный момент он был в третьем и сочинил приблизительно сто маршей.
Сейчас в качестве упражнения для сольфеджио у начинающих музыкантов -- оркестра С -- Хельмхольц выбрал ранее произведение Шредера "Привет Млечному Пути". Хельмхольц рассчитывал этим восторженным куском с простой виолончелью втянуть новичков в музыку. Звезды Млечного пути, говорил сам Шредер, находятся в десяти тысячах световых лет от Земли. И, если вы хотите отослать им музыкальный привет, то надо играть громко и четко.
Оркестр мычал, визжал, завывал и вопил, пытаясь достичь далекой звезды. Музыканты умолкали один за одним до тех пор пока, как это часто случалось, не остался один барабанщик.
Бум, бум, бум, стучала бочка. Бил по ней Большой Флойд Хайрс, самый большой, самый приятный и самый тупой парень в школе. К тому же, он был самым богатым. Ему в наследство должна была достаться отцовская химчистка.
Бум, бум, бум стучала бочка Большого Флойда.
-- Спасибо за терпение, Флойд, -- остановил его Хелмьхольц. -- Многие могли бы последовать твоему примеру. Сейчас мы пройдем все с начала, и я прошу каждого закончить, не важно уже как.
Когда Хельмхольц поднял свою палочку, в зал вошел школьный гений -- Шредер. Хельмхольц кивнул в знак приветствия.
-- Давайте, парни. Тут автор этого произведения. Не разочаруйте его, -- попросил учитель.
Оркестр опять попробовал передать привет Млечному пути и опять провалился.
Бум, бум, бум в полном одиночестве бухала бочка Флойда.
Хельмхольц извинился перед композитором, который сидел у стены на раскладном стуле.
-- Извините, мы всего второй раз пробуем. Они сегодня это произведение первый раз в глаза увидели, -- сказал он.
-- Я понял, -- сказал он.
Шредер был маленького роста, всего 1,6 метра, хорошо сложенный, но худой. У него был великолепный лоб, высокий и обычно нахмуренный. Элдред Крейн, учитель английского, называл этот лоб "белыми скалами Дувра". Неустанное сверкание шредеровских мыслей придавало ем тревожный вид, который лучше всех характеризовала Хал Бордо, учитель химии.
-- Шредер, - сказала она однажды, -- похож на человека, посасывающего очень кислый лимонный леденец. А когда леденец заканчивается, он готов всех убить.
Фраза про убийство была, конечно, всего лишь метафорой. Он никогда не был хоть сколько-нибудь импульсивным.
-- Возможно вы хотите объяснить мальчикам, что вы хотели сказать этим произведением? -- спросил Хельморц у Шредера.
-- Нет, -- ответил Шредер.
-- Нет? -- переспросил Хельмхольц с удивлением. Отрицание не было похоже на Шредера. Обычно, лучше него никто не мог зажечь оркестр.
-- Я не хочу, чтоб они пробовали еще раз.
-- Я ничего не понимаю.
-- Я не хочу, чтоб кто-либо еще играл мою музыку, -- Шредер встал и устало оглянулся. -- Я хочу забрать ноты, если вы не возражаете.
-- Зачем?
-- Чтоб сжечь. Это мусор. Полный мусор, -- он слабо улыбнулся. -- Я покончил с музыкой, мистер Хельмхольц.
-- Покончил? -- вскричал уитель, хватаясь за сердце. -- Этого не может быть!
-- Я не знаю, что будет дальше, -- пожал он плечами. -- Я знаю, что происходит сейчас. Все, чего я хочу, чтобы вы меня больше не беспокоили просьбами сыграть мои идиотские, пошлые и бессмысленные произведения.
Он попрощался с Хельмхольцем и вышел.
В оставшееся время Хельмхоль не замечал оркестр. Он думал только о шокирующем и необъяснимом решении Шредера бросить музыку.