— Ты только взгляни, какой красавец! Король всех угрей!
Зелёные глаза. Не у рыбы. У женщины с хищной лисьей мордочкой и голодным взглядом.
— Я его хочу.
Коренастый цверг пожимает плечами.
— На ужин пожарим.
— Хочу сейчас.
Спорить можно с кем угодно, но не со своей женщиной. И Брокк разводит костёр, сноровисто разделывает угря, тихо крякнув:
— Извини, брат, так вышло.
Виона неторопливо облизывает пальцы. Переводит умиротворённый взгляд на мужа. Брокк старается скрыть беспокойство. Его хрупкая лепрекониха только что в один присест слопала огромного угря, самому ему удалось ухватить лишь пару кусочков, пока готовил.
— Спасибо, милый, — говорит Виона, и на её лисьей мордочке снова появляется голодное выражение. Но на этот раз оно другого свойства. И Брокк успокаивается, замыкает жену кольцом могучего объятия.
Бубен с глухим стуком падает из ослабевших пальцев.
Ребёнок лежит на руках у матери, смотрит вокруг серьёзными зелёными глазами. Цверг наклоняется к нему, гулит что-то на языке тёмных альвов. Мальчик смеётся — его щекочет отцовская борода. Но почти тотчас же снова становится серьёзным.
— Сур-р-ровый! — улыбается Брокк. — Мужик растёт!
Виона не отвечает, только слегка хмурится. Сама она уже утратила эту детскую способность, но знает, что сейчас видит её сын, и что не даёт ему оставаться беззаботным. Это мужу кажется, что в уютной детской маленького цверга они одни. Напористый, как удар секиры, Брокк не замечает столпившихся вокруг его сына существ. У них оленьи рога и звериные головы, у них крылья, хвосты и копыта. Тут есть прекрасные женщины и леденящие кровь чудовища, широкоплечий мужчина закинул на плечо неподъёмный на вид молот, одноглазый старик задумчиво опёрся о копьё… тени, шорохи, звуки. Маленький мальчик без страха смотрит в направленные на него красные, жёлтые, синие, чёрные, сияющие, затягивающие глаза, глаза, глаза…
— Выходи, будет прятаться! — высокий голосок явно принадлежит той, что не терпит отказов. — Поиграли и хватит.
Ульв медленно, тяжело, будто глыбы строительного камня, поднял веки. Перевёл взгляд с говорившей женщины на другую, тоже склонившуюся над ним. От сияющей красоты воздушных созданий перехватывало дыхание. Но цвергу их светлые лица казались чадящими факелами. Он всё же нашёл в себе силы разлепить губы:
— Пошли вон.
Женщины уселись на медвежью шкуру по обе стороны от безвольного тела. Белокурая девица звонко рассмеялась:
— Не больно-то ты сладкоречив, Великий Бард.
Та, что выглядела постарше, погрозила пальцем:
— Ты поклялся мне, Ульв, сын Брокка из-под Чёрной Горы. Поклялся защищать свою жену. А вместо этого выпустил на свободу королеву Мэб. Кто теперь поручится за жизнь Сигрид?
Ульв закрыл глаза, всем своим видом говоря: «Имейте совесть, дайте умереть спокойно». Белокурая красавица исчезла, а на грудь цвергу прыгнула шипящая полосатая кошка, с размаха ударила когтями по лицу. На щеке остались царапины, но кровь из них почти не сочилась.
— Убери её, Вар[7], — устало произнёс Ульв. — Ей я ни в чём не клялся. И не обязан терпеть.
— Вот и ошибаешься, — весело заметила Фрейя[8], снова обернувшаяся человеком. Она игриво облокотилась о собеседника и теперь щекотала ему нос его же прядью волос. — Тебя любят слишком много женщин, Бард, чтобы ты мог так просто от меня отмахнуться.
Цверг вяло попытался отвернуться.
— Жуткий пантеон. Понимаю Фенрира. Христиан на вас нет, — пробормотал он, проваливаясь в болезненное забытьё.
Мальчик-служка так усердно перебирал ногами, что наступил на полу непривычного ещё балахона. Растянулся, взрыв носом землю. Иоанн по-отечески улыбнулся, но прежде, чем отрок успел подняться, снова придал лицу подобающее выражение.
— Что случилось, сын мой? Что бежишь, как на пожар?
— Отче! — ликующим голосом возвестил мальчик, — друид вернулся в пещеру!
Проповедник степенно кивнул, хотя внутри у него всё перевернулось.
Знаменитый друид, которого местные чаще называли Великий Бард, или просто Бард, так выделяя интонацией это слово, что сразу становилось понятно, о каком конкретном барде речь, не появлялся в своём жилище давно, с прошлого Бельтайна. Как и полагалось в этот день, а вернее, в эту ночь, по варварским обычаям, все огни в Уснехе были потушены, после чего друид возжёг костёр, сложенный из веток дуба и рябины, от огня, добытого трением, без огнива. Люди трижды обходили костёр, зажигали от него факелы и обносили дома.
А ещё Бард сжёг троих человек. Правда, язычники утверждали, что в Бельтайн приносят только добровольные жертвы, и калеки, уставшие влачить земное существование, вызвались сами. Это уже попахивало самоубийством и вызывало у Иоанна особое негодование.
— Бог, единый в трёх лицах, сотворил каждого из нас, и лишь ему ведом час, отмеренный нам на земле! — увещевал проповедник. Ирландцы только пожимали плечами. — Что за жестокие сердца! — сокрушался христианин. — Как не разорвались они от боли при звуках криков ваших отцов и дедов, сжигаемых заживо?
Он не понимает, объясняли язычники. Жертва была добровольной, и Кенн Круах принял её благосклонно. Теперь Золотой Бог защитит людей и скот от болезней, дарует обильный урожай, и этой зимой от голода никто не умрёт. Напротив, родятся дети. Много детей. Этой весной парни и девушки, отправляясь по парам в лес, хорошо «собирали май». Жизнью за смерть воздаёт Сокрытый Туманом. А одна беззубая старуха рассмеялась Иоанну в лицо и прошамкала, что давно уже не прочь уснуть под колыбельную Великого Барда, да он всё другим эту честь отдаёт.
— Сам-то, знамо дело, мужик, — беззлобно пеняла ирландка. — Вот своих вперёд и тащит… потерпи, говорит, ещё год. Этим тяжелее, чем тебе: один кровью харкает, другой под себя ходит, у третьего нога загноилась. — Вот и полечил бы, говорю. На то ты друид. А он отвечает, мол, жизни в них почти не осталось. А кто сам не хочет жить, силой назад не вытянешь.
За всеми этими размышлениями Иоанн сам не заметил, как уже стоял перед пещерой. Великий Бард не жил в Уснехе. Его скромная обитель походила на скит отшельника, так что проповедник, детально осмотревший скудное жилище в отсутствие хозяина, даже ощутил укол греховного сомнения: аскетичный друид, если закрыть глаза на отправление поганого культа, вёл жизнь более праведную, чем настоятель Армагского монастыря, погрязший в роскоши. Дом же друида напоминал, скорее, берлогу дикого зверя, чем жилище человека. На какую-то долю мгновения Иоанн заколебался. Нет, он не сомневался в истинности своего бога. А лишь в том, хватит ли ему самому силы духа противостоять жрецу Кенн Круаха.
— Входи, друг мой.
Колебания были прерваны Великим Бардом, появившимся в проёме, который можно было бы назвать дверным. Если бы там была дверь.
Обычная фраза, произнесённая на превосходной латыни. Но, услышав голос друида, Иоанн вдруг понял, о чём говорила старуха, мечтавшая умереть под колыбельную Барда. Ульв впустил проповедника в свой дом, а христианин впустил друида в своё сердце.
— Ты так хорошо говоришь на этом языке, — сказал Иоанн, не знавший, с чего начать. Великий Бард несказанно поразил уже одним своим видом. Проповедник ещё не встречал ни одного настоящего друида, но слышал много рассказов, в которых жрецы неизменно представали облачёнными в светлые одежды степенными старцами с окладистой бородой, убелённые сединами и везде таскающие за собой арфу.
Великий Бард был черноволос. Гладко выбритое лицо казалось хотя и болезненным, но молодым. Иоанн подумал, что сам он, пожалуй, лет на десять старше. Никаких музыкальных инструментов видно не было.
— Я бывал в Риме, — ответил друид, копаясь в кожаном мешке. — Хотел посмотреть, откуда пришли солдаты, выстроившие стену на Туманном Альбионе. И убившие тамошнего Великого Барда.
7
Вар — одна из асов, в германо-скандинавской мифологии богиня истины. Выслушивает и записывает клятвы и обещания людей, а также мстит тем, кто их нарушает.