Альвгейр подошёл к постели и окинул взглядом тонкие черты измождённого лица. Всё-таки перед ним лежал настоящий цверг. Скрытный, хитрый и злобный. Обладатель чарующего голоса, который невозможно забыть. Это существо хотелось ненавидеть. И очень тяжело не полюбить.
— Гад ты ползучий, всё-таки, — пробормотал Альвгейр и заботливо убрал с высокого лба намокшие чёрные пряди.
— Иди уже, отец, — недовольно прошипела Сигрид. — Неужели у ярла неотложных дел больше нет?
Выпроводив всех из дома, Сигрид заперла дверь и ненадолго оставила мужа одного. Она согрела воды, неторопливо совершила омовение, натёрла кожу благовонными маслами, расчесала золотые волосы, заплела косы, обернула вокруг головы и заколола их драгоценной диадемой из тех, что Ульв дарил ей перед свадьбой. В довершение облачилась в полупрозрачную шёлковую сорочку и вошла в спальню.
Муж лежал на том же месте, где она его оставила, лишь сбил с себя одеяло в беспокойном сне. Но это оказалось даже кстати. Сигрид приблизилась к ложу и опустилась рядом с вернувшимся с того света супругом. Несколько минут девушка разглядывала его исхудавшее лицо, мысленно вознесла молитву Фрейе… и скользнула на грудь мужчине, ощущая себя валькирией, падающей с небес за телом павшего героя.
Герой оказался не до конца павшим: агатовые копья ресниц слегка вздрогнули.
— Руку откушу, — недовольно пробормотал Ульв. — А кошкам хвосты в морской узел завяжу.
— Что? — опешила «валькирия», не ожидавшая подобной реакции на свою атаку.
Мужчина нехотя открыл глаза.
— А… это ты. Тоже убирайся.
Голубые глаза земного воплощения Фрейи вспыхнули яростным огнём.
— И не подумаю! — Сигрид решительно улеглась на мужа сверху, уперев руки по сторонам от его головы. — Я твоя жена. Это мой дом. Не смей меня прогонять!
— Сейчас самое время развестись, — задушенно предложил Ульв. — Вон порог. Доходишь до него и…
— И не надейся, — ласково пропела Сигрид, обнимая мужа коленями за талию. Она наклонилась совсем близко, явно намереваясь запечатлеть на бледных губах страстный поцелуй.
— Слезь, мне дышать тяжело, — сердито закашлялся неласковый супруг. Сигрид скатилась набок, но позиций не сдала: закинула ногу Ульву на бедро, руками обвила его шею. Грудь Стейнсона вздымалась неровно, сотрясаемая сухим кашлем, будто он наглотался пыли. Наконец, Ульв устало прикрыл глаза:
— Что тебе нужно от меня, женщина?
— То, что принадлежит мне. Моего мужчину.
Цверг снова позеленел, но, как ни странно, выглядеть стал гораздо живее. Даже голову приподнял.
— Сдурела совсем? Твой мужчина сейчас в Зелёных Холмах с феями развлекается. Скорее всего. Возьми у папочки драккар и проваливай к нему.
— Ты сам говорил, что ничего ему королева Мэб не сделает. А твоё сердце паучьей сетью оплела! Но я тебя спасу.
— Валяй. — Ульв обессиленно откинул голову на свёрнутый плащ и снова закрыл глаза.
Сигрид не заставила себя упрашивать. Лёгкие, но многочисленные поцелуи покрыли грудь и шею мужчины, белые девичьи руки ласкали его лицо и плечи, не решаясь пока спуститься ниже. Безучастность супруга всё больше распаляла юную спасительницу, врождённое упрямство заставляло алеть щёки и губы. Не иначе, как богиня любви наделила молившую о помощи девушку кошачьей грацией и гибкостью. Сигрид виноградной лозой обвилась вокруг мужа, сама захмелев от предвкушения и азарта, а он… рассмеялся. Глухо, зло. А под конец снова закашлялся.
— Щекотно.
Теперь уже и Сигрид разозлилась не на шутку.
— Мог бы и помочь! А не лежать, как бревно! Я, между прочим, ради тебя это делаю!
— Дурочка.
Девушка уселась на беспомощного мужчину верхом, сложила руки на груди и грозно нахмурила брови.
— Ну так научи меня, если такой умный. Как тебя расколдовать? Как вернуть назад твоё сердце?
— Это невозможно.
— Я тебе не верю, — сузила глаза дочь ярла.
— Сердце цвергу не принадлежит. Оно само выбирает, где ему биться. Или не… биться. Я могу вернуться к нему. Но не наоборот. — Ульв вдруг снова приподнялся, даже опёрся о предательски дрожащую руку. В голову ему пришла неожиданная мысль. — Альвгейр… позови Альвгейра.
Но Сигрид пихнула его в грудь, без труда возвращая в исходное положение.
— Отец тебе ничем не поможет. Он тебя не любит. Как и королева Мэб. А я — люблю. И я разрушу её колдовство. Пусть пока и не знаю, как. Не скажешь ты, буду молиться Фрейе. До тех пор, пока не получится.
Ульв оскалился, снова сделавшись похожим на голодного волка.
— Хочешь добиться от меня взаимности? Напрасно, девочка. Это опасно для жизни. Вар не одобрит, я же поклялся тебя защищать.
Сигрид подумала о Сату, и холодок пробежал у неё между лопаток.
— О чём ты говоришь?
Голова Стейнсона безвольно перекатилась набок.
— Воды принеси.
Сигрид чуть помедлила, прикидывая, не уловка ли это. Но решила, что супруг слишком слаб и всё равно от неё никуда не денется.
Он не смог сам держать кубок, и сердце девушки сжималось от жалости всё время, что она поила мужа. С минуту Ульв пролежал, тяжело дыша, с закрытыми глазами, и Сигрид даже подумала, что он снова забудется беспокойным сном. Но голос Великого Барда прозвучал на удивление твёрдо:
— Помоги сесть.
Ульв прижимался спиной к дубовой стене, собираясь не то с мыслями, не то с силами. Сигрид сидела рядом, заботливо вглядываясь в его лицо, ловила взгляд тускло-зелёных, болотных глаз.
— Когда родители отдали меня в школу бардов, я был ещё несмышлёным подростком, — начал рассказ Ульв. Жена не поняла, при чём здесь это, но приготовилась терпеливо слушать. — Твой отец провёл детство в волшебной стране сидов, моя мать родилась… в «разноцветной стране». Чтобы попасть к сидам, нужно пройти через холмы — преодолеть землю. А тот мир лежит за морем. За Яблочным островом. За… в общем, тот мир то же для сидов, что Льесальфахейм для людей. Тебе понятно?
— Твоя мать была могучей волшебницей, — кивнула Сигрид. — Я поняла.
— Моя мать была лепреконихой, — вздохнул Ульв. — Не в этом дело. Ладно, достаточно сказать, что от предков мне достался дар, благодаря которому я делал успехи среди бардов, хотя от всей души их ненавидел.
— Но почему? Почему ты их ненавидел?
— Я цверг, — вяло пожал плечами Ульв. — Не моё это.
— Бард это ведь вроде скальда? Они уважаемые люди.
Стейнсон криво усмехнулся.
— Вряд ли отец рассказывал тебе… как-то раз один из его отрядов захватил пленников… и пленниц… но женщины в тот раз предназначались для невольничьего рынка. Альвгейр запретил их трогать. Тогда по кругу пустили одного поэта. Он, как ни странно, даже остался жив. Но не думаю, что сложил когда-то об этом песню.
Сигрид слегка побледнела, но твёрдо произнесла.
— Но ты… ты колдун! Тебе никто не страшен, и… никто не может причинить тебе вреда, кроме этой Мэб. Но и её ведь можно одолеть!
— А я хотел быть кузнецом, — заявил Ульв. — Как мой отец.
— И ты бросил бардов? — голубые глаза загорелись любопытством. — Сбежал, чтобы обучиться мастерству?
— Нет, — отрезал цверг. — Один из друидов-учителей ненавидел меня ещё сильнее, чем я ненавидел школу. Ему было известно, кто я, и он считал, что их тайные знания не для тёмных альвов. Старался выпереть меня из школы, а я стал самым прилежным из учеников назло ему.
— О, — только и смогла вымолвить Сигрид и взяла руки мужа в свои.