— Люди верят, что у них есть бессмертные души. И что они рождаются вновь, а долгоживущие альвы просто перестают существовать. Думаешь, оно того стоит?
Ульв поцеловал её руку ещё раз и отстранился. Даже отступил на шаг. Произнёс совершенно другим, обыденным, тоном:
— Ничто не берётся из ниоткуда и не исчезает в никуда. Я хочу быть рядом с тобой. Даже если ради этого придётся умирать ежедневно — я хочу.
— Зачем ты убил того друида? Того, что тебя проклял? — без всякого перехода осведомилась королева.
— Я его ненавидел, — не задумываясь, ответил цверг.
— И?
— Разве этого не достаточно?
Мэб обняла себя руками за плечи, задумчиво склонила голову набок и разглядывала барда из-под полуопущенных ресниц, поигрывала длинными ногтями, будто стимфалийская птица — перьями. Ульв залюбовался ею и вздрогнул от неожиданности, когда за спиной у повелительницы фей разверзся холм.
— Идём, — сказала она и прошествовала внутрь.
Бывать здесь Великому Барду приходилось. Это был сид Кенн Круаха, золотого бога. Один из самых обширных и богатых, застроенный беломраморными дворцами, щедро убранный золотом. Сейчас, после кончины хозяина, и холм казался мертвенно пустым. Молчали обезвоженные фонтаны, притихли птицы, рабы, жрецы и слуги покинули гулкие стены. С деревьев облетела листва, цветы опустили головки и закрыли чашечки. Лишь белый туман весело стелился за изящными ножками Мэб, путался в полах чёрного плаща Барда.
Королева неторопливо плыла по залам дворца мёртвого бога. Ульв следовал за ней, отставая на пару шагов. По тому, как уверенно Мэб выбирает дорогу в хитросплетениях коридоров, он заключил, что и повелительнице фей бывать тут не впервой.
Шествие закончилось у массивных дверей. Вернее, это теперь, когда великая сидхе возложила на резные ветви дуба узкие ладошки, он понял, что это двери. Прежде же Ульв считал это нагромождение вырезанных из дерева, высеченных из камня и льда фигур чем-то вроде алтаря или священного изображения. Тут были олень, волк и вепрь, ворон слетел на могучие ветви дуба, медведь выхватывал лосося из-под орехового куста, в пологий берег ткнулась носом лодка…
Стена дрогнула и отворилась. Ульв прикрыл веки ладонью, спрятал лицо — золотое сияние ударило по глазам. Мэб шагнула внутрь, туман ринулся за ней, облетел стены, приглушая краски.
В сокровищнице Кенн Круаха было много восхитительных вещей: легендарное оружие, волшебные кольца, делавшие владельца неотразимым или, напротив, невидимым, чудесная колесница, в которой когда-то каталось по небу солнце, жезл знания, древо разума и…
— Котёл Дагды, — сказала Мэб, небрежно уронив руку на невзрачную с виду посудину. — Им можно накормить любое количество голодных. И каждый найдёт внутри блюдо себе по вкусу.
Котёл действительно казался глубоким. Ульв заглянул внутрь и поморщился.
— Пахнет не очень аппетитно.
— Там сейчас яд, — невозмутимо заявила королева. — Пары, кстати, тоже ядовиты, так что отойди оттуда.
Ульв повиновался и встал поодаль, ожидая объяснений.
— Догадываешься, что это? — спросила Мэб и взялась за деревянную рукоять, торчавшую из котла.
— Половник? — пожал плечами Бард. — Тоже какой-нибудь волшебный?
— Это копьё, — повелительница фей скользнула ладонью вдоль древка, но не только не вынула оружия, а наоборот, помешала им зеленоватую жидкость, будто пытаясь притопить поглубже. — Когда-то оно принадлежало царю Персии. Тогда его хранили на дне озера. Но потом Туата де Даннан выкрали его и отдали Лугу… Прекрасное копьё. Сослужило неоценимую службу в битве при Маг Туиред. Им одним можно уничтожить целую армию.
— В яде его вымачивают ради большей смертоносности? — подошёл поближе заинтересованный цверг, но Мэб жестом остановила его.
— Нет. Как раз наоборот. Его хранят так, потому что у нас нет подходящего озера. Достаточно священного и глубокого. Видишь ли… это копьё не успокаивается никогда. Даже после того, как битва закончена, ему хочется убивать. Ему хочется убивать всегда. Бывало, что оно разрушало город, которое было призвано защищать.
— Я понял, моя королева, — Ульв склонил голову. — Я… — он запнулся, не решаясь продолжить. — Я не позволю себе стать чем-то вроде этого копья.
— Надеюсь, — холодно произнесла Мэб. — Где мне взять столько яда, чтобы держать тебя в узде?
— Пусть лучше котёл кормит голодных, — Бард протянул королеве руку. Его глаза зеленели нежностью весенней листвы. Она улыбнулась в ответ и обняла его за шею.
— Идём, голодный. Я тебя покормлю.
— Чем же? — хрипло спросил Ульв, смыкая руки на её талии. Взгляд его волчьих глаз и в самом деле сделался хищным и жадным. Но Мэб лишь усмехнулась, а в следующее мгновение уже стояла в другом конце зала, у самого выхода.
— Обещаниями.
— Ешь! — Сигрид сердито ткнула ложку с успевшим подостыть бульоном в упрямо сжатые губы.
— Я не голоден, — безучастно отозвался супруг. Пока он говорил, девушка ловко влила содержимое ложки в утративший неприступность рот. Ульв с равнодушным видом проглотил и отвернулся. По крайней мере, попытался это сделать.
— Если ты не будешь есть, — строго, как больному ребёнку, выговаривала Сигрид, — никогда не поправишься!
— Я умер, — буркнул Ульв, и, будто монетка на дне колодца, в его голосе блеснула искорка раздражения. Девушка обрадовалась даже этому: холодное равнодушие мужа пугало. — От этого я уже никогда не поправлюсь.
— Глупости, — сварливо надула губки Сигрид. — Ты, может, и окаменел немножко, но я молилась Фрейе, а Сату… Сату… Ульв, ты снова со мной, вот что! Не смей говорить, что она пожертвовала собой зря!
Девушка покосилась на сидящего поодаль Онни, словно просила поддержки. Но молодой нойд промолчал.
Ульв вяло пошевелился и встретился с саамом взглядом. Уголок тонких губ нервно дёрнулся.
— Мне жаль твою бабку, нойд. Но она действительно ушла зря.
Онни снова ничего не ответил. Он разглядывал лежащего на постели мужчину, будто тот был диковинным камнем или незнакомым растением: с интересом, но без участия. На безмятежном лице не отразилось ни гнева, ни жалости. Сигрид же вела себя прямо противоположно:
— Я тебя выкормлю! — зло выкрикнула она и даже встряхнула мужа за рубашку. Голова Ульва дёрнулась вперёд, но тут же снова безвольно откинулась назад. — Как телёнка молоком, слышишь?
— Не ори, — поморщился Ульв, за что немедленно получил ещё одну ложку бульона. Закашлялся, но всё же проглотил. Долго лежал с закрытыми глазами, будто собираясь с силами. Сигрид же сжимала в руках его ладони. Лихорадка закончилась, Ульв больше не потел и не метался. Его тело сделалось холодным, как лёд. — Сату отдала мне свою жизнь, это так. Ей оставалось ещё лет десять или около… но мне этого и на месяц не хватит.
— Мы… — голос Сигрид дрогнул. — Мы что-нибудь придумаем. Или… ещё кого-нибудь найдём. Отец захватит трэллов! Если… тебе нужно…
Ульв брезгливо скривился. А Онни, наконец, подал голос:
— Ему не нужно. У него своя жизнь есть. Новая. Длинная. Обширная, как океан — я и берегов не вижу. Только руку протяни.
Ульв скривился вторично.
— Для того, чтобы разгонять жизнь по телу, нужно сердце. Моё больше не бьётся. Подарок Сату вытекает из меня, как вода сквозь решето.
— Для этого ты просил отвезти тебя на Изумрудный остров? — спросил шаман, пристально глядя на лежащего. — Чтобы найти своё сердце? И снова заставить его биться?