Свое следующее посещение священного трибунала она отложила на целых два дня, так как ей пришло в голову, что приличие обязывает ее предоставить этому господину время для наведения справок.
Разрешение еще раз поговорить с ним она получила. Но ей пришлось более часа ожидать в той же каморке с решетками на окнах, потому что узник был на допросе.
Он вошел, едва держась на ногах.
Стульев не было, и он слегка оперся плечом о стену. Тем не менее он тут же перешел к делу.
Очень слабым голосом он сказал ей, что, к сожалению, лишен возможности заплатить за плащ. Имевшихся у него денег при вещах не обнаружено. Но пусть она не расстается с надеждой. Поразмыслив, он вспомнил, что у одного человека в городе Франкфурте, издателя его книг, должны лежать для него деньги. Если разрешат, он напишет этому человеку. Он завтра же похлопочет о разрешении. Атмосфера сегодняшнего допроса показалась ему несколько напряженной, и он воздержался от просьбы, чтобы не провалить всю затею.
Пока он говорил, старуха буравила его своими остренькими зрачками. Уж ей-то ведомо, как умеют отпираться злостные должники! На свои обязательства им начхать, а если припрешь их к стенке, ведут себя так, словно готовы расшибиться в лепешку.
— Зачем вам было заказывать плащ, если у вас не было денег, чтобы заплатить? — спросила она сурово.
Подтвердив кивком, что ход ее мыслей уловлен, узник ответил:
— Мои книги и лекции всегда обеспечивали меня. Я полагал, что и впредь буду зарабатывать достаточно. Заказывая плащ, я надеялся разгуливать на свободе.
Последние слова он произнес без малейшей горечи — видимо, только для того, чтобы не оставить собеседницу без ответа.
Смерив его негодующим взглядом сверху донизу, старуха внезапно ощутила неуместность дальнейшего наступления и, ни слова не говоря, выбежала из тесной клетушки.
— Кому охота слать деньги человеку, арестованному инквизицией! — досадовала она в тот вечер, ложась в постель.
Портной, не ожидавший больше неприятностей со стороны духовенства, не одобрял неустанных стараний жены заполучить деньги.
— Не о том сейчас его думы, - отозвался он глухо.
Она не проронила ни слова.
Несколько месяцев об этом злосчастном деле не было ни слуху ни духу.
К началу января выяснилось, что синьория, прислушиваясь к желанию папы, вынашивает решение о выдаче еретика. Тогда же на имя Цунто поступило новое приглашение посетить здание священного трибунала.
Определенный час не был назван, и госпожа Цунто вышла из дома после полудня. Она пришла явно не вовремя. Узник ожидал встречи с прокуратором республики, уполномоченным синьорией составить заключение по вопросу о выдаче.
Посетительницу принял тот важный старик, который устроил первую встречу с ноланцем. Он сказал, что заключенный желал бы поговорить с нею, но ей следует взвесить, удачно ли выбрано для этого время, поскольку вот-вот начнется конференция, имеющая для заключенного исключительно важное значение.
Ее ответ был краток: об этом пусть спрашивают его.
Один из монахов вышел и привел узника. Разговаривать надлежало в присутствии все того же важного старика.
Не успел ноланец, улыбнувшийся гостье уже в дверях, и слова молвить, старуха выпалила:
— Почему вы так себя ведете, если хотите разгуливать на свободе?
Одно мгновение маленький человек, казалось, был озадачен. За прошедшие месяцы он давал ответы на множество вопросов и вряд ли мог удержать в памяти окончание последней беседы с женой портного.
— Деньги для меня не пришли, — наконец проговорил он. — Я дважды писал о них, но так и не получил. Мне подумалось, не согласитесь ли вы взять плащ.
— Будто я не знала, к чему вы клоните! — презрительно сказала она. — Да ведь шили-то его по вашему росту! Кому же он будет впору?
Ноланец с болью посмотрел на старую женщину.
— Это не приходило мне в голову, — сказал он ей. Потом обратился к инквизитору: — Можно ли продать все мои вещи, а деньги вручить этим людям?
— Ничего не выйдет, — вмешался рослый толстяк, приведший узника. — На них претендует господин Мочениго. Вы долгое время находились на его обеспечении.
- Он меня нанимал, — возразил ноланец устало.
Старик поднял руку.
— Это нас не касается. Я нахожу, что плащ должен быть возвращен.
— А нам от него что толку? — заупрямилась старуха.
Старик слегка покраснел. Он заговорил с расстановкой:
— Послушайте, любезная! Будьте хоть немного снисходительны, как и подобает истинной христианке. Обвиняемый стоит в преддверии переговоров, которые означают для него жизнь или смерть. Вряд ли вы можете потребовать, чтобы он сейчас думал о вашем плаще.
Старуха поглядела на старика с опаской. Внезапно ей вспомнилось, где она находится.
Думая, не уйти ли отсюда подобру-поздорову, она услышала позади себя тихий голос узника:
— По-моему, она вправе этого требовать.
И когда она повернулась к нему лицом, узник сказал:
— Я прошу у вас извинения за то, что так получилось. Ни в коем случае не считайте, что ваш убыток мне безразличен. Я обращусь к суду с соответствующим заявлением.
По знаку старика рослый толстяк вышел из помещения. Возвратясь, он развел руками:
— Никакого плаща здесь нет. Вероятно, его удержал Мочениго.
Тут ноланец приметно оробел, но произнес твердо:
— Он не имеет права. Я выступлю с жалобой.
Старик закачал головою:
— Лучше бы вам собраться с мыслями для собеседования, которое начнется с минуты на минуту. Я не могу допустить, чтобы здесь продолжалось препирательство из-за каких-то ничтожных скудо.
Старуха побагровела. Пока звучал голос ноланца, она, молчаливо насупясь, глядела в угол. Но тут ее прорвало.
— Ничтожные скудо? — выкрикнула она. — Да это же наш заработок за целый месяц! Вам-то снисхождение обходится дешево! От вас не убудет!
Как раз в это время в дверь вошел внушительного вида монах.
— Прокуратор прибыл, — произнес он вполголоса, удивленно взглянув на вопящую старуху.
Рослый толстяк схватил ноланца за рукав и повел. Уже скрываясь в дверях, узкоплечий узник продолжал оглядываться на женщину. Его исхудалое лицо было очень бледно.
Старуха спускалась по каменным ступеням наружной лестницы в полной растерянности. Она не могла взять в толк, что думать о ноланце. Ведь в конце-то концов человек сделал все, что мог.
Неделей позже, когда толстяк инквизитор принес плащ, старуха в мастерскую не вошла. Стоя за дверью комнаты, она расслышала, как тот говорил портному:
— В последние дни заключенный был явно озабочен судьбой плаща. В перерывах между допросами и встречами с городскими чинами он дважды повторял свое заявление и множество раз требовал переговоров по этому делу с нунцием. И добился-таки успеха. Мочениго был вынужден возвратить плащ. Впрочем, сейчас такая одежда как нельзя более кстати пришлась бы самому обвиняемому: его выдают Риму и уже на этой неделе отправят.
Мысль верная. Наступал конец января.
ОПЫТ
Конец официальной карьеры великого Фрэнсиса Бэкона напоминает назидательную иллюстрацию к лживому изречению: «Злом добра не наживешь».
Верховный судья государства, он был уличен во взяточничестве и заключен в тюрьму. Годы его лорд-канцлерства, ознаменованные казнями, раздачей пагубных монополий, противозаконными арестами, вынесением лицеприятных приговоров, относятся к самым темным и позорным страницам английской истории. Когда же он был изобличен в злодеяниях и во всем сознался, его всемирная известность гуманиста и философа способствовала тому, что молва об этом распространилась далеко за пределы государства.