– Сдурела, старая? Какой клад! Окапывать пойду, видишь – как дымкой всë затянуло. Того гляди огонь на нас пойдет.
– Пожары же далеко, – обеспокоенно заметила мама, кивнув Кудуку.
– Сейчас далëко, завтра – кто знает. Без ветра, знать, дерево не качается.
– Вечно ты беду пророчишь. Глядишь, бог милует, – Дарыйа, охая, засеменила вслед за ним.
– Может, зря мы приехали, – тревожилась мама.
– Да брось, в новостях не было ничего о пожарах в Горном… а дымка и Якутск накрыла, – Сардаана протянула маме шкатулку, – вот посмотри, что нашла. Как думаешь, старинная?
– Прабабки это твоей. Видишь, перо воронье? Тураах её звали. Говорят, хомус у неё в руках так и пел.
***
Сардаана отошла на середину комнаты. Да, так она отражается в зеркале в полный рост.
Роль второго плана в спектакле «Мулан». Кто это может быть? Одна из более удачливых невест? Попробуем…
В правой руке зонтик, левой плавные жесты, и мелкими шажками по кругу. Грациозно опускаемся, подобрав под себя ноги, берëм чайник и разливаем чай. Подуть немного, передать гостю.
Сардаана стрельнула глазами отражению и рассмеялась: ай, хороша! Такую богатый жених возьмёт.
Это – Москва. Да, роль проходная. Но и её можно сыграть от души. А там и заметят.
А если остаться в Якутске? Тут роль интереснее. Сардаана вскочила. Ноги пошире, в полуприсед. Голову склонить, спрятать лицо за волосами. А вот и бубен! Сначала мелкой дробью, потом вскинуться – и в пляс. Руки – крылья, ты не просто девушка – ты шаманка, связь между мирами, голос, обращённый к богам. И пляшут с тобой могучие духи.
А если так? Сардаана метнулась к тумбочке, зажала в пальцах хомус. Играть она умела, в театральном были занятия по народной культуре. Да, не мастерски, но для роли пойдëт.
Согрев металл в ладони, она прижала хомус к губам, сосредоточилась. Вом-м. Вом-вэ-вом, – звук выходил низкий, нутряной. Сардаана даже глаза закрыла от удовольствия. Да, руки заняты, но так даже интереснее: передать образ только движениями тела.
– Ай, красота! Сила в тебе так и поёт!
Сардаана сбилась, язычок хомуса щëлкнул по зубам. У неё, оказывается, зритель есть.
Уперев руки в колени, на кровати сидел старичок. Незнакомый. Глаза косые, не поймëшь, куда смотрят.
– Здравствуйте, – Сардаана растерялась.
– И ты здравствуй, коль не шутишь.
– А вы?..
– Айчааном зовусь. Да ты не пужайся, и за любопытство не серчай. Уж очень интересно было взглянуть.
Сардаана кивнула, все еще не очень понимая, как относиться к гостю.
– Хочешь, совет дам? – Айчаан подался вперёд. Согласие ему, видимо, не требовалось. – Отведает хомус твоей крови – душа в игре пробудится. А там и ответы придут.
Вот так совет: ничего не понять. Сардаана моргнула, а старичок уже скатился с кровати.
– Ну, пошел я. Дела…
Она взглянула на хомус, потом в зеркало, и бросилась на крыльцо. Старика уже и след простыл. Зато у соседнего домика виднелся зелёный платок Дарыйы. А рядом со старушкой мама и незнакомый парень. Сардаана сунула ноги в шлëпки и сбежала с крыльца.
– А-а, девонька!
– Слушайте, тут дед заходил, – Сардаана кивнула парню, видимо, внуку Кудука. – Так и не поняла, что хотел. Может, со скуки… Косой, с залысинами. Айчааном представился.
– Айчааном? – Кэскил округлил глаза. – Из приезжих, что ли? Так не было никого, автобус пустой пришëл.
– А ты имя не перепутала?
– Э, девонька! – Дарыйа прищурилась довольно. – И правда талант в тебе есть, видать. Хозяин домашнего очага тебя навещал!
– Дарыйа-эбэ, ты суевериями городских не пугай, не приедут больше! – Кэскил погрозил старухе пальцем и рассмеялся. «Наигранно», – отметила Сардаана. Но рассмеялась следом, чтобы закончить тревожную беседу.
– Представляешь, горит уже недалеко, в двадцати с небольшим километрах! – мама всплеснула руками.
– Да, прав был Кудук… Кто бы подумал. Что, Кэскил, много вы окопали?
– Да разве ж вдвоëм, лопатами много сделаешь? Вот, пойду на станцию. Должны огнеборцы подъехать.
– Девонька, унесëшь старому Кудуку обед? У тебя ножки–то помоложе. А я два дома пройду – и три минуты стою, дышу. И так сил нет, а тут еще гарь эта поганая.
– Куда?
– Недалëко, к ручейку.
– Не опасно? Собьëтся с пути ещё…
– Не волнуйтесь, до развилки я провожу, – Кэскил улыбнулся. – А дальше там всего метров триста, и тропка одна всего.
– Несите, Дарыйа-эбэ, обед, унесу!
Справа трава выше скособоченной ограды, слева забитые ставни избушки, одичавшей, потерявшей жилой облик.
– Тоскливое зрелище! Неужели и правда в город не хочешь? Не гнетëт это все, Кэскил?
– Да не Кэскил я, – взъерошил и без того торчащий ëжик. – Кириллэ я, да дед, упрямец, иначе как Кэскилом не зовëт. Вот и прицепилось.