— Нет, дочери мне только об этой парочке оборотней рассказывали, а о Светлане я не слышала, — озадаченно проговорила Рамут. — Не знаю, с ними ли она.
— Они неразлучны, где одна — там и вторая, где вторая — там и третья, — сказала женщина-кошка, почёсывая в затылке. — Ладно, горлинка моя, завтра утром я пойду и разберусь, что там такое. Что бы ни натворили эти волчицы, Светлану уж точно не за что в темнице держать, она никому зла не делает. Вероятно, вышло недоразумение.
— Хорошенькое недоразумение — женщину с дитём во чреве чуть не уморила эта охранница Светланы, — хмыкнула Рамут. — До заражения крови дошло, и если б не матушкино сердце, погибли бы оба — и мать, и дитя. Леший эту Серебрицу, что ли, дёрнул лезть к ней в рот грязными щипцами? Какого рожна вообще соваться в чужой рот, коли ты не врач и права никакого не имеешь этим заниматься?
— Я понимаю твоё негодование, радость моя, — с поцелуем промолвила Радимира. — Я во всём разберусь, обещаю. И прослежу, чтобы виновные были наказаны, а невинные не пострадали.
— Очень на это надеюсь. — И Рамут с усталым зевком устроилась поудобнее в объятиях супруги.
— Отдыхай хорошенько, — согрело лоб навьи дыхание Радимиры. — Сладких тебе снов.
— И тебе, родная.
Проваливаясь в дрёму, Рамут вдруг вспомнила, что толком не ела сегодня. Завтрак был весьма лёгкий — можно сказать, условный, от обеда её отвлекла возня с Серебрицей, а потом не было свободной минутки, чтобы перехватить что-нибудь: то одно, то другое, то третье... Весь день — кувырком. А вечером она пришла такой вымотанной, что уж и не до еды стало. Завтра надо будет поплотнее позавтракать, решила Рамут, засыпая. А то вдруг опять какая-нибудь кутерьма перевернёт с ног на голову весь распорядок дня?.. С этим решением навья и соскользнула в тёплый, уютный сонный мрак.
3
Троица на летучем ковре прибыла в Зимград на исходе сеченя (февраль — прим. авт.), когда воздух наполнился тревожно-сладким духом близившейся весны, а снег стал тяжёлым, волглым. Уж много лет скитались они, где-то задерживаясь на день-другой, а где-то и на полгода оседая — смотря сколько дел было в том месте. А дела Светлана находила всегда. Всегда находила тех, кому требовалась её помощь. Кудесница оставалась вечно юной, будто застыв в том возрасте, когда она покинула дом на летучем ковре.
Иные места они посещали не по одному разу — по два, по три, по четыре. Везде, куда они возвращались дополнительно, Светлану встречали, как самую желанную и дорогую на свете гостью. И простой люд её любил, и князья уважали.
В этот раз в Зимграде её помощь потребовалась двум братьям-купцам, которые поссорились несколько лет назад — сами измучились, всю родню измучили, сил больше нет! Никакие судьи, никакие старейшины-мудрецы не могли их помирить. Сам князь воронецкий мирил — не помирил.
Сначала Светлану с Цветанкой и Серебрицей приютил у себя старший брат, Доброгляд. Потчевал хозяин троицу путешественниц сытно и щедро, долго рассказывал кудеснице о затянувшейся ссоре с братом, которая всех измотала... Светлана участливо слушала, а её охранницы уплетали кушанья с купеческого стола. Волшебница поклюёт, как пташечка, да и сыта, а оборотням для поддержания сил требовалось гораздо больше еды. Вот и трескали они всё, что гвоздями не приколочено. Хозяин дивился прожорливости клыкастых гостий, косился на них с некоторой опаской, но коли уж они состояли при кудеснице, то и их, стало быть, уважать следовало. Вот купец и угождал, как мог.
А Светлана вела с хозяином разговоры долгие, задушевные, выпытывала-высматривала своим проницательным, мудрым взором в его сердце такое, о чём тот и сам давно позабыл. А зря, потому что это было ох как важно! Потом заговорила Светлана, и речь её ручейком живительным струилась, узором золотистым сердце окутывала. Животворящим дождём падали её слова на иссохшую душу. Вот уж и прослезился купец, полегчало ему, посветлел взором, задумался. Сказал, что всю ночь размышлять станет. А Светлане низко поклонился.
Знала Светлана своё дело, этого у неё не отнять. Умела она исцелять не только телесные недуги, но и душевную скорбь. А задача Цветанки с Серебрицей — следить, чтоб прекрасную и светлую кудесницу никто не обидел, хотя она, если пожелает, и сама могла за себя постоять не хуже. Однажды какой-то злыдень на неё граблями замахнулся — сдуру. Так Светлана те грабли в горлицу превратила! Порх — и вылетела птица из рук у изумлённого грубияна.
Но приходилось и Цветанке с Серебрицей трудиться. Однажды какие-то недобрые люди хотели их обворовать, пока путешественницы спали. Сладким сном невинного младенца почивала светлая кудесница, не подозревая, что люди, которым она собиралась помочь, зло ей сделать хотят — волшебный посох украсть. Хорошо, что у оборотней чутьё всегда настороже, малейшую опасность улавливает... Когда навстречу ночным воришкам с рыком поднялся сначала один огромный клыкастый зверь, а за ним и второй, кинулись они прочь — только пятки сверкали. Драпали без памяти, в болото забежали со страху, да там и тонуть начали. Проснулась Светлана: люди в беде! И заставила Цветанку с Серебрицей этих незадачливых воришек из болота выручать. Чего таких спасать, думалось Цветанке. Совесть у них всё равно не пробудится, ведь её изначально нет! Ан нет: заглянула к ним в души добрая кудесница и какие-то крупицы всё ж таки выудила на свет. Плакали, просили у неё прощенья, клялись, что вовек не тронут чужого. Светлана улыбнулась и сказала, что здесь она свою задачу исполнила, людям помогла.
А пока она купеческую душу врачевала, Цветанка целовалась с хорошенькой служаночкой в тёмном уголке. Воровское ремесло она в угоду Светлане забросила, только вот в женолюбии оставалась неисправимой. Заметив насмешливый взор неслышно подкравшейся к ним Серебрицы, девка зарделась маковым цветом со стыдобушки, а Цветанка махала на товарку рукой: уйди, мол, чего мне тут девушку пугаешь да в смущение вгоняешь? Что греха таить: и девки Цветанке, похожей на пригожего паренька, отвечали жаркой взаимностью. Гладким и молодым оставалось её лицо, только на висках серебрился никогда не тающий иней, но виски можно было подбрить, чем Серебрица и занималась, поддерживая стрижку Цветанки: сверху — круглая шапочка волос, бока и затылок — голые. Слизывала острым лезвием бритва единственный признак возраста, и снова бывшая воровка превращалась в красивого парнишку, у которого озорная золотая чёлочка вилась пшенично-солнечной волной. Все остальные волосы — прямые, и только чёлка — с лукавой, весёлой кучерявинкой. Тянуло девок к этому нахальному и ласковому отроку, не смущал их даже немного усталый ледок в васильковой синеве его очей... Как говорится, маленькая собачка — до старости щенок; вверх Цветанка уже, конечно, не росла, но с годами заматерела, несколько раздавшись вширь. То был не жирок, а тугие, стальные мышцы, и их твёрдость миловидная служаночка ощущала под своей рукой, млея от упругой, напористой силы, которая скрывалась в этом, на первый взгляд, небольшом «пареньке». Такой обнимет — не вырвешься... Ах!