— Что ж, Драгона, дочь Рамут, я очень рада с тобой познакомиться, — спасая навью от неловкого безмолвия, сказала кудесница. — Рамут — это имя твоей матушки... А как зовут твоего батюшку?
— Вук... нет, Добродан, — ответила та.
Её голос поднялся из задумчивых глубин прошлого — из другого мира. Светлана, что-то почувствовав, чуть ослабила улыбку и смотрела серьёзно, внимательно.
— А почему имя матушки на первом месте? — поддержала она дальнейшую беседу. — Обычно у тех, кто рождён от мужчины и женщины, сначала идёт имя отца.
— Там, откуда я родом, всё наоборот, — ответила Драгона. — Женщины стоят на высшей ступени в обществе Нави. На нашем языке я зовусь Драгона Рамуттесдоугхтирр. Это переводится как «Драгона, дочь Рамут».
— Как любопытно! — промолвила Светлана приветливо. — Мне нравится звучание твоего языка. А скажи ещё что-нибудь!
Подумав, Драгона проинесла:
— Дум еррт дий файйегаште мэддельн дар вельдирр.
— И как это переводится? — улыбнулась Светлана.
Слова навьи, готовые сорваться с губ, застряли горячим блинчиком в горле. Ведь если перевести то, что она только что сказала, её щёки, пожалуй, приобретут свекольный цвет, а нутро наполнится кипящей смолой. Впрочем, её уже слегка потряхивало, сердце бешено колотилось, а грудь не могла надышаться этими цветочными весенними чарами, которые окружали кудесницу. Драгона стояла в этом облачке очарования, будто бы прилипнув к своему месту, приклеенная чем-то медово-сладким, тягучим и нежным.
— Кхм, прошу прощения, мне будет очень неловко это переводить, — пробормотала она хрипловато. И торопливо добавила: — Но, поверь мне, это не ругательства.
— Что за таинственность? — рассмеялась Светлана, шутливо ударяя лёгоньким кулачком по плечу Драгоны. — Я же хочу знать! И не успокоюсь, покуда не узнаю!
Драгона молчала, будто мёду в рот набрав. Волшебница, напустив на себя шутливо-негодующий вид, воскликнула:
— Хорошо, если ты не хочешь говорить, я сама вытрясу из тебя это!
И её кулачок снова нанёс Драгоне совсем не болезненный, скорее, озорной удар. Внутри у навьи что-то хрустально звякнуло, будто тоненькая струнка порвалась, и слова сами слетели с губ:
— Ты — самая прекрасная девушка на свете. Ой... — Она тут же прижала рот пальцами, но было слишком поздно.
Она ждала, что волшебница станет весело и безжалостно смеяться над её смущением, но Светлана вдруг потупила взор, спрятав его под сенью густых тёмных ресниц, а на её яблочно-свежих щёчках сквозь лёгкий бесцветный пушок проступил нежнейший розовый румянец. Драгону охватила безумная смесь нежности, восхищения и умиления: подумать только, эта могущественная кудесница, владеющая силой природных стихий, смущалась, как самая обыкновенная девушка! Её вдруг накрыло тёплой волной влечения, желания обнять Светлану самым бережным и ласковым образом, очень осторожно, чтобы не помять эту цветочную хрупкость... Но она не смела протянуть руки, не смела коснуться: слишком дерзко, слишком развязно. Наподобие Серебрицы, которая, даже будучи раненой, нахально заигрывала с матушкой Рамут. Это выглядело и смехотворно, и возмутительно.
— Благодарю тебя за добрые слова, — проговорила наконец Светлана, подняв взгляд, и в вишнёво-карем омуте её очей проступило что-то особенное, пьянящее, зовущее, отчего кипящий смоляной жар неумолимо залил всё нутро навьи. — Ты тоже очень милая... У тебя чудесные глаза цвета чистого и высокого весеннего неба.
Ого... Пульсирующий напряжённый комок чувств внутри у Драгоны содрогнулся, как от меткого, беспощадного и сладкого удара, мысли окончательно перепутались, дыхание сбивалось, волны жара и холода сменяли друг друга. Это было какое-то хитрое, властное, непобедимое и невероятно вкусное зелье, из чар которого навья не могла, да и не хотела выпутываться. Эта удивительная девушка совсем не выглядела неприступной, её приветливое личико располагало к себе и мягко очаровывало, но это была не та грубая и дешёвая доступность, отличавшая некоторых распущенных особ. Доступность душевная, а не телесная — вот в чём разница. Кудесница не отталкивала, подпускала к себе достаточно близко, и эта трогательная доверчивость и открытость пробуждала в навье желание оберегать её от людей, чьи души и помыслы далеко не так чисты, как у самой Светланы. Могла ли эта доверчивость обернуться чем-то дурным? В Драгоне ворохнулось беспокойство, и она, слегка спотыкаясь, пробормотала:
— Уважаемая Светлана, могу ли я проводить тебя? То есть... сопроводить тебя до места твоего проживания? Путешествовать и гулять в одиночку не всегда безопасно.
— Благодарю тебя за заботу, — лучисто улыбаясь ресницами и ямочками на щеках, сказала Светлана. — Но знаешь... Мне ещё не хочется с тобой прощаться. Ты, как я поняла, трудишься лекарем? Я ещё ни разу не бывала в лечебницах, которых в последние годы появилось довольно много. Не могла бы ты мне показать хотя бы одну?
Ого-го!!! Зверь-оборотень внутри Драгоны восторженно ронял слюну с высунутого языка, а его волчьи глаза сияли весенним огнём влечения... Но навья умела управлять выражением своего лица, а потому не показала своего щенячьего восторга, лишь учтиво поклонилась.
— С удовольствием удовлетворю твоё любопытство, уважаемая Светлана. Ступай за мной.
Она шагнула в проход и только спустя долю мгновения спохватилась: а владела ли кудесница таким способом перемещения? Впрочем, её беспокойство оказалось напрасным, Светлана прошла сквозь пространство с лёгкостью, и они очутились на крыльце зимградской больницы.
— Прошу! — Драгона предупредительно открыла перед волшебницей дверь.
Они вошли в передний зал. Дежурная хранилища одежды сразу замаячила на своём месте, и навья объяснила:
— Шубку лучше снять и оставить на хранение. Здесь с ней ничего не случится.
— Тут такие правила, да? — догадалась Светлана.
— Совершенно верно. — Драгона приняла у неё полушубок и отдала хранительнице одежды, взамен получив деревянный номерок. И объяснила: — Потом обменяешь эту дощечку на свою шубку.