— Благодарю тебя за совет, — как можно сдержаннее промолвила Рамут. Снова её голос прозвучал суховато.
Радимира приблизилась, ласково тронула её подбородок, с улыбкой заглянула в глаза.
— Ладушка... Всё ещё обижаешься? Пойми, это не травля и не гонения по признаку принадлежности к тому или иному народу, вовсе нет! Идёт расследование весьма серьёзных обстоятельств, отнюдь не безобидных.
— Хорошо, я поняла, — проговорила Рамут, воздерживаясь от дальнейших споров, дабы сгладить острые углы и избежать недоразумений с супругой. — Я намерена навестить её в обеденное время, между часом и двумя пополудни. Это уместное время, меня пустят в темницу?
Радимира кивнула.
— Когда тебе будет угодно, душа моя. Я позабочусь о том, чтобы тебе ни в чём не препятствовали — в разумных пределах, конечно. Твоя безопасность превыше всего.
— А могу я, к примеру, принести ей съестного? — спросила Рамут.
Женщина-кошка усмехнулась.
— Если тебе угодно. Я предупрежу стражей темницы и об этом.
Всю первую половину дня Рамут преподавала, побывав с лекциями в трёх врачебных школах, а к часу дня зашла домой сменить рубашку и подготовиться к встрече с Серебрицей. На полноценный неспешный обед времени не оставалось, поэтому она выпила лишь кружку простокваши и собрала в большую плетёную корзину съестное из того, что нашлось на кухне. Она уложила туда несколько увесистых пирожков с начинкой из грибов, рубленых яиц и сыра, несколько творожных ватрушек, кувшинчик простокваши, мешочек со смесью орехов и сушёных лесных ягод... Потом окинула взглядом этот набор и поняла, что составила его по собственному вкусу, а ведь Серебрица, должно быть, от мяса не отказывалась. Нашлась холодная варёная баранина, и Рамут, положив её в широкий горшочек с крышкой, добавила его к набору съестного. Подумав, достала из погреба глиняную бутылку своей самодельной настойки и чарку для питья.
Её пропустили в темницу, как и обещала Радимира, беспрепятственно, только досмотрели на предмет оружия или иных запрещённых предметов. Заглянули и в корзину со съестным, проверили все ёмкости. Спросили:
— В бутылке что?
— Хмельной напиток, — честно ответила Рамут.
— Вообще-то, хмельное узникам не положено, — проговорил страж. И добавил после некоторого колебания: — Но госпожа Радимира велела, чтобы тебе ни в чём не препятствовали, госпожа Рамут.
И многозначительно подмигнул. Навья не сразу поняла, на что он намекает, но потом её осенила неприятная догадка. Достав кошелёк, она вопросительно посмотрела на него, а тот сразу проворно прикрыл его своей широкой пятернёй, как бы отталкивая от себя.
— Ну что ж ты, госпожа, как можно! — с деланным негодованием воскликнул он. И, убедившись, что лишних ушей и глаз рядом нет, прошипел уже тише: — Что ж ты прямо так, в открытую? Поосторожнее надо на лапу давать... Мало ли, увидит кто...
Он на всякий случай заслонил Рамут с кошельком своей широкоплечей, кряжистой фигурой, воровато бросил взгляд по сторонам и снова мигнул, давая знать, что готов к приёму взятки. Запускать руку в свой кошелёк ему Рамут не позволила, но отсыпала хорошую горсть монет. Тот глянул краем глаза, оценивая сумму. Оставшись удовлетворённым, он ловко переместил деньги в свою мошну, да так тихо, что и не звякнули. Видно, он обладал большим опытом в этом деле.
— Я могу пройти к узнице? — спросила Рамут, ощущая себя запачканной и замешанной в чём-то постыдном.
Страж расплылся в любезной улыбке.
— Разумеется, госпожа! Пожалуйте. — И загремел ключами, отпирая дверь камеры.
Войдя, Рамут не сразу увидела Серебрицу. У оконца камеры, глядя в клочок видневшегося сквозь него неба, стоял кто-то, облачённый в мундир офицера войск Владычицы Дамрад. Сердце Рамут точно молния пронзила, а по телу разбежались её леденящие отголоски-мурашки... Яркое, как вспышка, и болезненное, как удар кнутом, напоминание-наваждение затуманило её взгляд, и она не сразу смогла разглядеть подробности. Ничего, кроме этого мундира, она не видела, не воспринимала и не понимала, только боль пульсировала в груди, только горько-солёная удавка слёз безжалостно и мощно захлёстывала горло. Обомлевшая, потрясённая, она стояла и изо всех сил старалась не разрыдаться, не понимая, отчего её так сильно накрыло... Ведь матушка спала в сосне уже много лет — разве не отболела тоска, разве не смирилась душа, разве не успокоилось сердце, рядом с которым на груди тепло ёкал волшебный камень, наполненный чудотворной любовью?
Лишь сделав глубокий судорожный вдох и сморгнув солоноватую пелену с глаз, она увидела, что коса спускалась по спине офицера не чёрная, а серебристая, и что роста этот офицер был не такого уж высокого, ниже самой Рамут. Он стоял, заложив руки в белогорских кандалах за спину и расставив ноги в высоких чёрных сапогах на ширину плеч. А наплечники, по которым можно было определить его чин, отсутствовали — были спороты с мундира. Офицер не мог не слышать стука закрывшейся двери и громкого дыхания потрясённой Рамут, но отчего-то медлил оборачиваться. И Рамут тоже не решалась произнести хотя бы слово. Вернее, она попыталась выдавить из себя приветствие, но вместо этого хлюпнула носом, содержимое которого слёзные железы предательски сделали жидким и текучим.
Офицер обернулся, и Рамут увидела Серебрицу, неузнаваемо преобразившуюся в военном облачении. Откуда-то взялась осанка, даже её лицо стало суровее, жёстче, раня сердце Рамут неуловимым сходством... Лишь выражением, не чертами, конечно. Не считая споротых наплечников, Серебрица была при полном параде — в белой рубашке под кафтаном, даже шейный платок был повязан самым аккуратным образом. Должно быть, глаза Рамут в этот миг были так переполнены бурей захлестнувших её чувств, что сурово сжатый рот узницы дрогнул, на лице проступил сердечный отклик и сострадание. В три шага оказавшись перед нею, Серебрица осмелилась осторожно тронуть её за руку.
— Госпожа Рамут... Что ж ты... Не надо плакать, я того не стою. Да, похоже, задержаться мне тут придётся, но я не унываю. Не расстраивайся и ты. Да ты присядь, присядь... Вот сюда... Давай корзинку, вот так...
Она бережно, ласково, обходительно усадила Рамут, корзину поставила на стол, сама расположилась напротив. Её зелёные глаза пристально впились в посетительницу — жадно, внимательно. Она ждала каких-то слов, но Рамут пока не могла совладать со своим голосом. Серебрица взяла на себя поддержание разговора.