— Удивилась ты, увидев меня в мундире? — с чуть приметной усмешкой сказала она. — Неплохо он сохранился за годы в сундучке... Только порошок для сохранения ткани нужно было хорошенько вытряхнуть, а так — почти как новенький остался... Когда меня за деньгами для уплаты виры выпускали — не одну, под охраной, само собой, — там же, в тайнике, и одёжка моя старая лежала. Захотелось вдруг её надеть... Наплечники долой, конечно. Они — знак различия, а тут мне не от кого отличаться. Все соотечественники, которые в Яви остались — гражданские.
— Я... не совсем гражданская, — зачем-то уточнила Рамут. — Я военный врач, выпустилась из врачебной школы в звании сотенного офицера врачебной службы войска Её Величества...
Произнося это, Рамут понемногу подчиняла себе собственный голос. Неважно, что говорить — хоть что-нибудь, лишь бы дыхание успокоилось, а горло размякло и его отпустила удавка слёз. Получалось хрипловато и глухо, чуть гнусаво. И высморкаться неловко, проклятый нос, драмаук его раздери!..
— Вот как, — усмехнулась Серебрица. — Значит, мы с тобой в одном звании.
Рамут, переведя дух, проговорила:
— Радимира сказала, что они будут расследовать твою деятельность во время войны... Что именно? Ты... воевала против Яви?
Серебрица испустила тихий, усталый вздох, помолчала, щурясь куда-то в угол.
— Долго всё это рассказывать... И непросто. Начну с того, что моё настоящее имя — Гердрейд, и я выпускница школы головорезов Дамрад.
Рамут встрепенулась.
— Ты не знала Севергу? Это моя матушка, она там же обучалась.
— А в какие годы? — уточнила Серебрица.
Рамут назвала промежуток — по летосчислению Нави. Узница покачала головой.
— Нет, она уже год как выпустилась, когда я поступила. Отучилась, пошла воевать. Служила не вместе с ней, иначе бы я запомнила... Как такую не запомнить, — добавила она, опять глядя на Рамут с мечтательной нежностью и пристально-ласковым нахальством. — Ты, должно быть, на матушку похожа? Нет, я бы запомнила. Так вот... Служила я, служила, а потом меня в Явь отправили с заданием. Подробностей не могу сказать, в общих чертах — разведка. Выполняла я задание успешно, несколько раз возвращалась в Навь, приносила сведения. Потом опять в Явь, с новым заданием. Морок вокруг Калинова моста, что Навь с Явью соединял, временами слабел и даже исчезал на короткое время, это было нарочно сделано, чтобы мы, разведчики, могли без вреда для себя проскользнуть туда и обратно. Только мы, навии, можем правильно уловить такие случаи, а чужаки — нет. И однажды так случилось, что повредила я ногу и не успела из области морока выскочить вовремя... И накрыло меня. Так накрыло, милая моя госпожа Рамут, что я саму себя забыла. Кто я, откуда я, зачем я здесь и куда мне идти... А потом впала в какое-то оцепенение, которое длилось, видимо, несколько лет. И очнулась, как раз когда морок в очередной раз исчез. Встала я и вышла. А куда идти — не знаю, не помню. Шлялась, охотой себе пропитание добывала, пыталась к стае оборотней местных прибиться, да не прижилась там. Из-за морока у меня... — Серебрица покрутила у виска пальцами, — нелады с головой начались. Припадки. Вот меня, припадочную, из стаи и попросили... Попросили — мягко сказано. Выкинули, проще говоря. Только через несколько лет я начала вспоминать какие-то обрывки, Навь, службу свою... Но о том, что я здесь на задании, и в чём оно состоит — хоть убей, не могла вспомнить. Так и жила. Видимо, меня искали, посылали за мной других разведчиков, но я звериным чутьём их чуяла и пряталась, бегала, отсиживалась во всякой глуши. Думала, что меня на родине моё начальство считает сбежавшей... А таких беглецов — сама знаешь... — Серебрица провела ребром ладони по шее. — С предателями разговор короткий. А когда война началась... Вот тут и шарахнула меня память под дых. Всё вспомнила. И пошла своим сдаваться. Казнят так казнят, что уж теперь... Пришла, назвала имя, звание, последнее задание... Мне сперва не поверили: выглядела я хилой, не похожей на воина... Что поделать, пока в оцепенении неподвижно лежала, похудела малость, а потом долго не могла поправиться. Но я меч у одного из воинов выхватила и показала, что я из себя представляю. Тогда меня уже серьёзнее восприняли. Назвала кое-какие имена опять же. Из высокого начальства. Поверили тогда, что своя. Но казнить не стали, решили использовать... Сначала с донесениями бегала, связь между подразделениями поддерживала, а потом велели мне для устрашения местного населения убийства совершать. Просто убивать гражданских, чтоб остальные боялись. Вот это было уже сложнее... После морока что-то изменилось во мне, видимо. Не смогла я... Вернее, на первое-то убийство я отправилась ночью, вдруг слышу — кто-то в речке плескается. Сперва думала — рыба плещет, ан нет, то девчушка тонула. Какого рожна ей среди ночи на речке понадобилось, не знаю, но в голове будто щёлкнуло — и прыгнула в воду. Вытащила её, а она трясётся вся — чуть не захлебнулась. Прижала её к себе, согрела. Кое-что из съестного у меня с собой было, покормила. Она плачет, меня не отпускает. Хоть и видит, что оборотень я, но почему-то не боится... Леший её знает, почему. А у меня задание — людишек убить. Вот её, например. Но понимаю, что не смогу. Её — не смогу. Я ж её кормила, грела на своей груди. Спасла, чтоб потом убить? Да нет, ерунда, нельзя так. К драмаукам всё...
Серебрица замолкла на несколько мгновений, вцепившись пальцами себе в волосы, зажмурилась и оскалилась, будто терзаемая болью. Потом открыла глаза — усталые, затуманенные, выдохнула, уронила руки на стол и сцепила пальцы в замок.
— Да, сыграл со мной шутку морок. Покорёжил, перевернул всё во мне. Вроде я это — и вместе с тем не я. Наплевать на всё стало. Надоело воевать. Девчушку только жалко, пищит она, что есть им нечего. Голодает семья, навии съестные припасы отняли. Стала я охотиться и добычу им таскать. Рыбу тоже ловила. Незаметно на порог подбрасывала. Девчушка-то знала, что это я, но своим не говорила, думала — испугаются. А однажды ко мне её отец вышел. Благодарил, кланялся, спасительницей звал. Сказал, что я больше человек, чем некоторые люди. Это я-то, навья, оборотень — человек? Ха... Знал бы он, с кем говорит... Не следовало им знать, конечно, что я не местный Марушин пёс, а враг из другого мира... Помогала им так долго, как могла, а потом поняла, что свои ищут меня, потому что сбежала, задание не выполнив. Опять я предательница. А с предателями... ну, ты поняла. Опять пришлось мне пуститься в бега, вот только в этот раз не удалось мне скрыться. Нашли, поймали... Суд в военное время недолог. Повесили меня на ветке в лесу неподалёку от той деревни, где девчушка та жила. Повешение — позорная казнь, меча я недостойна.