— Ух, добрая настоечка, — морщась, хрипловато похвалила она. — Я в Нави, помнится, похожую пила. Прямо родина вспомнилась!
— Моя тётушка Бенеда в Нави такую делала, — призналась Рамут. — Я и решила попробовать сама сделать что-то подобное. Кажется, получилось похоже.
Серебрица заблестела смешливыми искорками в глазах.
— Ха, «похоже»... Не скромничай, госпожа! Ты, оказывается, мастерица не только таких непутёвых особ, как я, зашивать, но и отличное веселящее зелье варить! Мастерица, скажу я, прямо-таки на все руки, во всех смыслах! За такую грех не выпить! Твоё здоровье, милая госпожа.
И она лихо всадила в себя ещё одну чарку, одобрительно крякнула и закусила.
— О, уже тепло заструилось по жилам, уже пробирает, — с удовольствием сообщила она. — Так, что же ты тут вкусненького принесла, м-м?
Она всё с восторгом понюхала, всё попробовала. На пищу она не набрасывалась, ела очень скромно, не жадно. Это удивило Рамут: она была уверена, что узница здесь голодает, живёт на одном хлебе да квасе. Достоинство и умеренность, с которыми Серебрица отведала принесённых гостинцев, внушали уважение.
Воздав должное еде, Серебрица убрала всё остальное в корзину и промокнула губы носовым платочком из внутреннего кармана кафтана. Все её движения были изящны, ловки, в них угадывались остатки хороших манер. Глядя на Рамут с пристально-нежной грустью, она проговорила:
— Благодарю тебя... Хочется опустить слово «госпожа» и назвать тебя просто по имени, но я не смею. Это будет слишком дерзко с моей стороны. Я уже и так слишком много дерзостей и вольностей себе позволила с тобой. Но всё это — лишь от искреннего восхищения. Я ни на что не надеюсь, ни на что не рассчитываю. Для меня счастье — просто видеть тебя... Я не пьяна сейчас, не думай. Что мне сделается от двух чарок? Нет, я трезво мыслю и прекрасно понимаю, что у тебя есть супруга, взрослые дети... Зачем я тебе? Но сердцу не прикажешь. Увидев тебя, не восхититься тобой невозможно.
Чтобы сменить неловкую тему, Рамут осторожно напомнила:
— Ты не закончила рассказывать о той девушке, которую ты спасла из реки...
— Ах, да, — усмехнулась Серебрица. — Что ж, удовлетворю твоё любопытство до конца. Слишком вдаваться в подробности не стану, уж прости. Не хочу смущать тебя лишним. Я могла бы просто выкрасть её, да и дело с концом, но решила сделать всё чин чином, как полагается — пойти к её родителям и просить её руки. Они помнили, как я в голодное военное время спасла их семью от смерти. Матушка поплакала, а потом сказала: «Ты спасла нас когда-то, ничего не попросив взамен. Но не отплатить за такое нельзя. Вот и пришла пора нам расплатиться за твоё добро». И отдали они мне свою дочку. Я забрала её, мы жили в лесном домике. Там она стала мне женой... Я добывала дичь и рыбу, она собирала ягоды, грибы. Мы были счастливы. Давно у меня не было так хорошо на душе... Но всё прекрасное заканчивается. — Серебрица посуровела, её глаза и губы стали жёсткими. — Её украл один оборотень из стаи, пока меня не было дома. Видно, захотел сделать её своей. Бедняжка сопротивлялась. По дороге он её убил... Нечаянно или намеренно — не знаю, мне плевать. Я выследила и отыскала его, вызвала на поединок. Голыми руками, а вернее, зубами и когтями я убила его. Отомстила за свою жену. С тех пор я ни в какие стаи — ни ногой. Пусть катятся к драмаукам... Никакие они мне не собратья. А потом прилетели на летучем ковре Цветанка со Светланой и позвали с собой... Мне терять было больше нечего, ничто меня не держало. Я присоединилась к ним и не покидала их. С Цветанкой у меня много общего... И у неё, и у меня — неприкаянные сердце и душа. Не могут они найти своё пристанище... Может, и хотелось бы мне окончательно сложить сердце к чьим-то прекрасным ножкам, да вот не везёт мне. — Серебрица горьковато усмехнулась, устало провела ладонью по лбу, откинула прядку волос. — А тобой я восхищаюсь просто так, без надежды... Просто потому что моё усталое сердце хочет согреться хотя бы так.
— А к Светлане ты как относишься? — снова пытаясь уклониться от смущающей душу горькой прямоты Серебрицы, полюбопытствовала Рамут.
— Люблю её, — просто ответила узница. — Её невозможно не любить. Если будет нужно, я жизнь за неё отдам, потому что она — величайшее из чудес на свете. После тебя, конечно, — добавила Серебрица, и к нахально-озорным искоркам в её глазах примешивалась грусть.
О кудеснице Рамут завела речь не без подспудного умысла. Ей запал в душу вчерашний разговор за столом, шаловливые подколы Бенеды и смущение Драгоны. Ей, как и любой матери, хотелось для своей дочери счастья, а сердечных страданий — не хотелось. Оттого она и прощупывала почву, пытаясь понять, какие отношения связывают троицу на летучем ковре.
— Значит, вы трое очень привязаны друг к другу? — сделала она осторожный вывод.
— Что есть, то есть, — кивнула Серебрица. — Если бы Цветанка была мужиком, про неё можно было бы сказать, что она кобель и бабник, причём неисправимый... Не нашло её сердце своего единственного пристанища, говорю же... А Светланку она сызмальства вырастила, с рождения. Своим светом в окошке её называет.
— И, значит, желает ей счастья? — ещё осторожнее предположила Рамут.
— А то как же! — не задумываясь, ответила Серебрица. И вдруг насторожилась, пристально уставившись на собеседницу: — О чём это ты, госпожа?
Рамут знала, что плохо умеет врать, поэтому с неловким смешком ответила:
— Да просто вы трое — очень занятные и примечательные, и мне хочется получше вас узнать, раз уж вы встретились на моём пути.
Серебрица несколько мгновений пожирала её пронизывающим взглядом, от которого Рамут охватил холодок, а потом сказала:
— Ты хоть про матушку свою расскажи, милая госпожа... А то я перед тобой — как на ладони, сердцем и душой нараспашку, а ты? Вот увидела я твои слёзы, когда ты вошла, и покоя мне нет теперь: обо мне ли? Или я тебе кого-то напомнила?
Опять горько-солёный пульсирующий ком встал в горле, удавка немного натянулась, душила хотя и не смертельно, но мучительно, а рука Рамут невольно прижала через одежду камень на груди. Он ласково ёкнул, отозвался неземным сосновым покоем и нездешней любовью, и опять глаза намокли против её воли. Голос стал сиплым, сбивался и фальшивил, когда она собралась с духом и совсем кратко рассказала: