Острая, мертвящая печаль пронзила Будинку — то ли от услышанного, то ли от воспоминаний о собственной жизни, эхо которых всколыхнулось в её душе. Наверно, от невыносимой смеси всего этого она и заплакала. Объятия Цветанки стали крепче и нежнее.
— Ну, ну... Знаю, что тебе тоже несладко пришлось, горлинка. Светлана рассказывала. Поплачь, если хочешь, отпусти всё, что было в прошлом. Но не плачь слишком долго, а то глазки покраснеют.
Будинка всхлипывала, сотрясаясь всем телом. Её душу нестерпимо выкручивало от пронзительной боли, рыдания душили и саднили в горле. Легкое касание губ Цветанки на её лбу не прерывалось, руки крепко обнимали, не давали сердцу рассыпаться на осколки. Никогда прежде Будинка не знала таких сильных, тёплых и одновременно нежных рук. Они не причиняли боли, не угрожали расправой, их сила превышала людскую многократно, но была столь бережной, что даже самое хрупкое и измученное сердце оставалось невредимым.
— Зайчик, — всхлипнула Будинка, поднимая руку и не решаясь дотронуться до лица Цветанки. — Это же ты в сказке, да?
— Я, милая. Кто же ещё? — Губы Цветанки не улыбались, но грустная ласка мерцала в глазах.
— Ты хороший, Зайчик... Ты прости меня, ладно? Прости, что твоих глаз испугалась... Я не боюсь...
Цветанка сама прильнула щекой к замершей в нерешительности руке Будинки, глядя пристально, внимательно. Щека была гладкая, чуть прохладная.
— Это прозвище мне больше не подходит... Я уже не заяц, а волк, — усмехнулась она, приподняв губу и показав внушительные клыки.
— Ты меня и этим не напугаешь, — сквозь слёзы засмеялась Будинка.
Цветанка не спешила. Её объятия были бережными, не давили и не пугали настойчивостью, женщине в них хотелось остаться самой, без принуждения. Будинка обняла её в ответ и склонила голову на плечо. Она была благодарна и за эту бережность, и за науку о том, какими на самом деле могут быть объятия — настоящие, нежные. Светлана её тоже обнимала, но то были скорее материнские объятия, а эти — другие, чувственные. Но они не переступали черту, за которую Будинка ещё боялась перейти. Они лишь показывали, как оно по-настоящему бывает.
7
Драгона вышла из пещеры Восточного Ключа, что в Тихой Роще, с супругой на руках. Руки Светланы обнимали её, а глаза сияли тёплыми вишнёвыми чарами. Только что обвенчанные светом Лалады, они смеялись и целовались каждый миг.
Рука Светланы отдёрнула пространство, как занавеску, и изумлённая Драгона шагнула следом за ней. Из осеннего дня они вступили в цветущую весну и очутились под белыми яблонями в чудесном саду.
— Где это мы? — огляделась Драгона. — Что-то я не узнаю это место...
— Это наш будущий сад, — улыбнулась Светлана.
А под яблонями была готова постель из лепестков — целая куча, белоснежная, как сугроб. Медленно, с восхищением и вожделением Драгона освободила Светлану от одежды, сама тоже оставшись нагой, и они упали в душистый сугроб. Длинные пряди тёмных волос разметались, шелковистыми ручьями скользя между пальцами навьи.
Горячим дыханием, влажной лаской рта она окутывала кожу Светланы, рисовала на ней узоры чувственной волшбы. Пальчик любимой выудил золотой завиток из воздуха, и тот, превратившись в шаловливую змейку, проник внутрь... Драгона ахнула, рассыпаясь на тысячи искорок.
Самый сладкий вишнёвый мёд пила она с уст кудесницы, хмельной и крепкий. Не выпутаться было из плена пушистых ресниц, да она и не хотела от него освобождаться.
Потом в саду настала ночь, и их окутал сон. Сплетённые в объятиях, они дышали друг другом.
Возвращение из сказки пробудило Драгону зябким холодом тумана. Рядом в постели сонно дышала Светлана, за окном занимался рассвет, а в саду крепко пахло осенью. Полюбовавшись спящей супругой, Драгона накрыла нежным и невесомым поцелуем её губы, натянула одежду и вышла в сад с трубкой и кисетом с бакко.
Им нужен свой дом, думала она, затягиваясь терпким тёплым дымом. Возможно, поменьше, чем матушкин. Соседний участок свободен, можно будет ходить в гости друг к другу, не пользуясь проходами. Кому заказать? Леглит? Да, она — лучшая, но и стоят её услуги немало, придётся раскошелиться. Щедрый свадебный подарок от Радимиры — увесистый сундучок золота. Кое-какие собственные сбережения у Драгоны тоже были, но их вряд ли хватило бы на жилище.
Слегка продрогнув в беседке, Драгона вернулась в дом. Матушка была уже давно на работе — преподавала, должно быть, как обычно, в первой половине дня. А у Драгоны по случаю бракосочетания — выходной.
Малко полностью поправился, крепёжное устройство в спине вело себя хорошо, волшба оздоравливала тело. Государыня Огнеслава осталась довольна. Бенеда выполнила ещё две такие же операции: мальчику двенадцати лет и шестнадцатилетней девушке. Мать Малко тоже выздоровела, её рука снова работала, как прежде.