— Что, голубка? — чуть улыбнулась Цветанка, завладевая её руками и сжимая в своих.
Ресницы Будинки дрогнули, губы приоткрылись в улыбке.
— Цветик, ты правда... Всё это для меня? Чтоб нам... вместе быть?
В прищуре ресниц Цветанки мерцала ласковая усмешка.
— А ты согласна? — Её руки легли на стан Будинки, обвили крепким кольцом объятий.
Та порывисто обвила её шею, прижалась всем телом.
— Согласна, Зайчик... Я твоя...
Губы Цветанки обдавали жарким дыханием её лицо, щекотали щёки, брови, кружились около рта. Дразнили, смеялись, а потом накрыли поцелуем. Будинка сладко замерла, утопая в нежности.
— Годик придётся подождать, милая, — шепнула Цветанка, щекоча её нос своим. — До следующей осени. Пообвыкнусь с работой, покрепче на ноги встану — тогда и о свадьбе можно будет думать. Подождёшь?
— Подожду, Зайчик... У тебя всё получится, я знаю.
<p>
*</p>
И снова осенняя пора вспыхнула рябиновым огнём, зашептала листопадами. Лиственный ковёр мягко приглушал шаги воительницы, обутой в высокие сапоги с пластинками брони и облачённой в чешуйчатую кольчугу и чёрный плащ. Её глаза цвета северного сияния смотрели зорко и пронзительно на двух играющих под яблонями и смеющихся маленьких мальчиков лет полутора. Цветанка, подхватив обоих под мышки, принялась их кружить, а те звонко хохотали. Длинная золотистая косица с бирюзовым накосником взметнулась, когда её обладательница, одетая в чёрный белогорский кафтан, принялась вертеться на месте. Это была единственная прядь волос на её гладком черепе.
Увидев гостью, Цветанка поставила мальчиков и обнажила клыки в улыбке.
— Серебрица! Здравствуй!
Воительница с усмешкой приблизилась. Малыши, испугавшись грозной незнакомки, бросились в объятия матери, которая сидела в беседке и, украшая вышивкой рукав рубашки, с удовольствием наблюдала за их с Цветанкой весельем. Погода для середины второго осеннего месяца стояла весьма тёплая и солнечная, долго нынче баловало бабье лето Белогорскую землю.
Поступь Цветанки тоже отличалась мягкостью. Её чёрные сапоги с кисточками на голенищах ступали по листьям почти по-кошачьи — с той лишь оговоркой, что она была волком.
— Ну, здравствуй, — ответила ей с клыкастой улыбкой гостья. И, намекая на причёску Цветанки, скользнула ладонью по своей голове. — А тебе идёт!
Цветанка хмыкнула.
— Гляди, чего умею, — сказала она и щёлкнула пальцами.
От щелчка вспыхнуло небольшое пламя. Оно задорно плясало на пальцах Цветанки, не обжигая их, а та выпустила его, точно рыжую пташку, и поймала другой рукой.
— О как! — воскликнула Серебрица, с уважением покачала головой. — Недурно! Ты что ж, в оружейницы подалась?
— Нет, сила Огуни даёт мне власть над каменной твердью. Каменотёсным делом занимаюсь. Пока ещё в ученицах, но уже кое-что умею.
— Вижу, успехи делаешь... Мне отрадно это слышать. А там кто? — И Серебрица устремила пристально-зоркий взгляд на мать с двумя мальчиками.
— Будинка, жена моя, — ответила Цветанка.
— Жаль, не удалось мне на вашей свадьбе погулять, — с сожалением проговорила Серебрица. — Служба... На побывку только сейчас отпустили.
— Да понимаю, сестрица, как не понять, — отозвалась Цветанка.
А к ним уже спешила Светлана, сияя радостной улыбкой — в белой головной накидке, шапочке с околышем из беличьего меха и расшитом летнике. На участке по соседству с домом Рамут минувшим летом завершилось строительство их с Драгоной жилища, и они уже перебрались туда. Строила дом навья-зодчий Леглит.
— Моя ж ты радость! — с искренним теплом воскликнула Серебрица, раскрывая объятия.
Светлана в них с разбегу влетела, и гостья закружила её, оторвав от земли.
— Ну, как дела твои? — пытливо глядя ей в лицо, спросила кудесница.
— У меня всё благополучно, голубка, — улыбнулась та.
А Цветанка промолвила, обнимая за плечи обеих:
— Да... Вот и распалась наша троица на летучем ковре. Мы со Светланой остепенились, а у тебя как дела сердечные? Или из-за службы некогда?
Серебрица опустила глаза, в них что-то мелькнуло — что-то вроде задумчивой нежности.
— Есть одна хорошая девушка в Зимграде, — сказала она. — Зовут Ягодкой... Встретила я её, когда в Зимград с донесением к князю ходила. Меня частенько с письмами отправляют, я ж через проходы хожу — одна нога здесь, другая там... Но пока ещё рано о чём-то говорить. Мне, прежде чем семьёй обзавестись, нужно пять лет отслужить. Так по уговору. Ещё три с половиной осталось.
Светлана пронзила её многозначительным взором.
— Знала я одну Ягодку, — проговорила она. — Лечить доводилось.
— Она и есть, — кивнула Серебрица. — Она мне о тебе рассказывала — о том, как ты её душу из тьмы на свет вернула.
Вечером, когда вернулась домой Рамут, жарко запылал огонь. На столике перед камином стоял кувшинчик домашней настойки в окружении хрустальных чарок, на закуску — тонко нарезанный сыр. Совсем как в старые добрые времена в доме у тётушки Бенеды.
И, как когда-то Северга, Серебрица вытянула ноги к огню, и пламя плясало в её глазах. Рамут наполнила чарки рубиновым напитком, настоянным на лесных ягодах, и все трое — она сама, гостья и Цветанка — подняли их. В этот миг к ним присоединилась вернувшаяся со службы Радимира, и Рамут налила чарку и ей.
— За встречу троицы на летучем ковре, — с улыбкой провозгласила навья-целительница. — И пусть ещё будет много таких встреч.
<p>
*</p>
Двое встретились в осеннем вечернем сумраке городского сада в Зимграде: навья-воительница в чёрном плаще и девушка в длинном тёмном кафтанчике, в шапочке, с косой ниже пояса. При улыбке на щеках круглолицей красавицы проступили милые ямочки, и во взгляде навьи замерцала задумчивая нежность.