— Еле из дома улизнула, — сообщила девушка. — Родители боятся меня вечером отпускать...
— Со мной тебе нечего бояться, — проговорила её спутница. — Соскучилась я по тебе, Ягодка...
Девушка смущённо потупилась, но видно было, что ей приятны эти слова и очарованный, пристально-нежный взор воительницы. Та завладела её руками и защекотала поцелуями суставы её мягких пухленьких пальцев.
— Ну, так что же ты надумала, ненаглядная моя? — спросила навья. — Будешь три с половиной года ждать?
— А ты тогда совсем со службы уйдёшь? — спросила Ягодка, глядя выжидательно, серьёзно.
— Посмотрим. Служба ратная — это ведь ремесло моё, работа. Тем и кормлюсь... Может, в более спокойное место переведусь.
Ягодка, спрятав взгляд в пушистой тени ресниц, помолчала, потом вскинула на навью глаза и сказала:
— Буду, слово даю. Дождусь тебя, зеленоглазая моя...
— Моё ж ты золотце родное, — мурлыкнула воительница нежно, и её губы потянулись за поцелуем.
Ягодка, воровато оглядевшись — не видит ли кто? — убедилась, что за ними не подсматривают, и подставила свой пухленький ротик. Её руки обвили плечи навьи.
— А у меня подарочек для тебя, — улыбнулась зеленоглазая воительница.
На палец девушки скользнул перстень с изумрудом. Она ахнула:
— Белогорское колечко?!
— Оно самое, — ласково проговорила навья. И, посерьёзнев, спросила: — Что твои родители думают?
Ягодка вздохнула.
— Они готовы уже хоть кому-то меня отдать... Я ж хворала. Хоть и выздоровела, а всё равно сваты наш дом стороной обходят.
— Значит, для твоих матушки и батюшки я — «хоть кто-то»? — хмыкнула женщина-оборотень. — А для тебя?
Ягодка нежно рисовала пальчиком завитки на её плече, покрытом чёрной тканью плаща.
— Серебрица, не серчай... Разве бы я пришла сегодня к тебе на встречу, ежели бы ты мне была не люба?
И, засверкав лукаво-нежными искорками в глазах, она порывисто чмокнула навью в щёку. Но одним таким поцелуем она не отделалась: Серебрица желала её губ, и она их снова добилась.
Каменные статуи, стоявшие вдоль усыпанной опавшими листьями дорожки, испускали лунный свет и служили в тёмное время фонарями. Вдоль них они и пошли неторопливо, держась за руки.
— Ты надолго в отпуск, Серебрица?
— На десять дней. Пять дней у госпожи Рамут прогостила, пять для тебя оставила, моя горлинка... Придёшь завтра снова?
— Приду... Только давай лучше днём, ладно? А то вечером матушка не пустит, ругаться станет...
— Чего ж ей ругаться? Ты же не к кому-то там, а к наречённой избраннице на свидание пойдёшь... Хорошо, как скажешь, ладушка, днём так днём. Я в любое время рада тебя видеть, звёздочка ясная моя. Ты не озябла?
— Нет, мне тепло с тобой...
— М-м, ягодка моя сладкая!
Девушка ахнула, пойманная в крепкие объятия. Она шутливо уклонялась от поцелуев, отворачивая лицо с милыми ямочками на щеках, но Серебрица поймала её губы. Потом пальчики Ягодки гладили её щёки, скользили вдоль шрамов, а навья смотрела на девушку с дымкой грустной нежности в глазах.
Ягодка встретила эту необычную воительницу случайно, когда пошла на торг купить пряников. От выбора глаза разбегались: и медовые, и с мятой, и с пряностями восточными, и с добавлением молотых сушёных ягод... Она выбрала с мятой и ягодами, но когда настала пора расплачиваться, оказалось, что кошелёк срезали в толпе... Ягодка даже расплакалась, но вдруг услышала:
«Не плачь, девица. Бери пряники».
И рука в перчатке со стальными чешуйками припечатала к прилавку монету. Прижав к груди свёрток с лакомством, Ягодка пробормотала слова благодарности. А зеленоглазая воительница усмехнулась:
«Позволь тебя проводить, голубушка. А то у тебя ещё и пряники украдут».
Ягодка, охваченная робостью, замотала головой и кинулась прочь. Но убежала недалеко: мчалась она не разбирая дороги — вот и врезалась с разбегу в широченную спину какого-то дюжего детины. Детина в это время уплетал только что купленную сметану, а от толчка влетевшей в него Ягодки миска вылетела у него из рук, сметана белой лужицей расплескалась по земле. Здоровяк заорал на девушку, а та обмерла и стояла со слезами на глазах, думая, что тот сейчас её прибьёт. Но детина смягчился и вместо разлитой сметаны согласился на пряники. Он забрал у Ягодки весь сверток.
«Эй, обжора, не жадничай!» — снова раздался уже знакомый голос, и зеленоглазая воительница, выхватив свёрток у оторопевшего от неожиданности великана, вынула из него пару пряников и вручила ему:
«Хватит с тебя».
Остальное она вернула Ягодке.
«Пойдём, милая, — сказала она ласково. — Больше не торопись так сильно, а то ещё упадёшь».
Громила был явно недоволен таким дележом и набросился на воительницу с кулаками, но та выхватила меч и приставила остриё к его животу.
«Не нарывайся, приятель. Топай отсюда».
Тот связываться с вооружённой навьей не рискнул и, ругаясь сквозь зубы, отступился. А та, оберегая девушку в рыночной толпе, пошла рядом с ней.
«Куда ж ты побежала? — спросила она с усмешкой. — Разве я такая страшная?»
Ягодка не знала, что сказать. Она ещё ни у кого не видела таких удивительных глаз — невообразимого, ядовито-зелёного цвета, пристально-пронизывающих и вместе с тем ласковых, с тенью грусти. Эту грусть она разглядела чуть позднее, уже в городском саду, когда они сидели на лавочке и жевали пряники. Ягодка — с сушёной клюквой, а её новая знакомая — мятный.
«Сладкоежка ты моя, — сквозь ласковый улыбчивый прищур проговорила навья. — Щёчки у тебя какие... с ямочками. Ты сама — как пряник сладкий!»