— Не знаю, быть может, я и позволила себе лишнее, — поигрывая остатками рубиновой настойки в хрустальной чарке, проговорила навья. — Но я просто... — Рамут стиснула клыки, по-волчьи дрогнув верхней губой. — Просто от мысли, что какая-то тварь поднимает руку на хрупкую, маленькую, юную беременную девочку, во мне просыпается зверь, готовый убивать. Задушила бы своими руками гадёныша. И плевать мне, что тут такие обычаи...
Женщина-кошка тоже выпила чарку настойки, крякнула от её огненной крепости, утёрла губы и некоторое время смотрела на огонь в камине. Его рыжие отсветы плясали в её глазах, зажигая ободки вокруг радужки жаром солнечного золота.
— Нет, любушка моя, ты не совсем права. Тут как раз не в обычаях дело, — проговорила она наконец. — Это вопиющая жестокость, такого действительно не должно быть — никогда и ни с кем! Я бы на твоём месте тоже не стерпела, размазала этого мерзавца по стенке. Но гораздо хуже то, что бедняжка вряд ли станет жаловаться. Она уже сейчас склонна его оправдывать. По-видимому, она просто так воспитана. Может, и в её семье отец так «воспитывал» мать, а та терпела.
— Сказать по правде, меня это сильно беспокоит, — призналась Рамут. — Я не могу перестать думать об этой бедной малютке. И о том, что может случиться с ней и с детками, если она там останется... Забрала бы её из этой отвратительной семьи вместе с малышами! Но это чужая жизнь. Имею ли я право вмешиваться без её желания?
Радимира вздохнула, прильнула губами к виску Рамут.
— Посмотрим, ладушка. Во всяком случае, это хорошо, что ты предложила ей помощь. Так она хотя бы будет знать, что не одна, что ей есть к кому бежать. Одобряю и поддерживаю это целиком и полностью.
2
Прочитав с утра две полуторачасовые лекции во врачебной школе, проведя одну показательную операцию по иссечению запущенной язвы желудка и подробно обсудив с учениками увиденное ими вмешательство, Рамут отправилась на дневной перерыв. К её возвращению дом уже приготовил обед. Радимира обычно обедала на службе; Драгона, Минушь и Бенеда тоже не всегда приходили на дневную трапезу домой, перекусывая на работе. Трудились дочери, как и она, самозабвенно, в них Рамут узнавала себя в юности. В ту пору она весьма часто пренебрегала завтраками.
Впрочем, с годами навья стала больше ценить твёрдый распорядок дня и регулярные приёмы пищи. Есть ей по утрам по-прежнему не слишком хотелось, но она взяла за правило отправлять в желудок перед долгим рабочим днём хоть немного пищи — обыкновенно яйцо всмятку, чашку отвара тэи со сливками и ломтик поджаренного хлеба с маслом. Иногда вместо последнего — сырная лепёшечка, какие Рамут привыкла есть в Нави, а вместо яйца — немного молочной каши. Дочери то и дело норовили ускакать на работу без завтрака, совсем как Рамут в юные годы, но навья заставляла их садиться за стол утром. Много еды совсем не обязательно в себя пихать, считала она. Но выпить чашку отвара с жирными сливками и съесть одну маленькую лепёшечку — вполне можно.
После лёгкого раннего завтрака, уже давно растаявшего в желудке бесследно, Рамут предвкушала сытный и плотный обед: сырно-луковый крем-суп с гренками (блюдо из Нави), небольшая мисочка творога со сметаной и мёдом, а также традиционная чашка отвара тэи с молоком. К отвару — суховатое и твёрдое, солоноватое печенье, которое Рамут с удовольствием грызла, а дочери этой любви не разделяли. Много рецептов блюд из своего мира Рамут внесла в память одушевлённого дома: они напоминали ей о покинутой навсегда родине.
Дом был великолепен, даже лучше построенного Воромью особняка, в котором жила когда-то матушка Северга. Но он очень походил на тот старый дом: Рамут нарочно попросила Леглит построить именно такой, немного улучшив его. Навья-зодчий обладала невероятной памятью, и заказ был исполнен в точности: когда-то Леглит переносила тот дом из провинциального городка Дьярден в столицу, Ингильтвену. Конечно, пришлось основательно раскошелиться, но Рамут с Радимирой не бедствовали и могли себе позволить такие расходы.
Рамут была так довольна новым жилищем, что после новоселья пригласила Леглит на обед. Та приняла приглашение, невзирая на своё плотное рабочее расписание. Рамут знала о том, что когда-то навья-зодчий была влюблена в Темань, супругу матушки Северги, и между ними даже что-то было, но так ничем хорошим и не кончилось. Судя по всему, Леглит для того и сбежала в Явь, чтобы вдалеке от Темани забыть свою несчастную любовь. Но судьба приготовила ей подарочек в виде очаровательной местной жительницы, белогорской девы по имени Зареока. Леглит неожиданно для себя так крепко влюбилась, что уже не мыслила жизни без своей сладкой ягодки-черешенки, и они сочетались узами брака. Это была редкость среди зодчих, которые обычно целиком отдавали себя творчеству и находили место своего упокоения в стене последнего творения. Леглит выглядела довольной своей нынешней жизнью, она явно процветала и имела отличный доход, а её глаза сияли. Нежно обожаемая супруга Зоренька была по-прежнему с ней.
«Я очень рада, что в твоей жизни всё так счастливо сложилось, уважаемая Леглит, — сказала Рамут. И шутливо поинтересовалась: — А столь разительная смена причёски тоже с этим связана?»
Навья-зодчий с усмешкой пробежала пальцами по голове, покрытой едва заметной щетиной.
«Нет, причина самая банальная: в Яви жарковато по сравнению с нашим миром. Кроме того, это сберегает уйму времени, не нужно возиться с укладкой и причёсыванием. Поэтому я выбрала такую стрижку. Всего лишь из соображений удобства».
Обед подошёл к концу, Леглит стала прощаться. Надев плащ и шляпу-треуголку, она вышла на крыльцо, а Рамут проводила её, чтобы ещё раз выразить свою благодарность за столь замечательно выполненный заказ. Они уже обменялись было заключительными любезностями, но тут, помедлив мгновение, гостья добавила:
«Знаешь, уважаемая Рамут, я хочу признаться тебе в одном открытии, которое я сделала... Обычно я не обсуждаю такие личные вещи ни с кем, но с тобой отчего-то захотелось поделиться сокровенным. Так вот, я сильно ошибалась в своих представлениях о совместимости стези зодчего и любви. Мы, зодчие, по давнему обычаю часто выбираем одиночество, потому что все привязанности отнимают время и силы у работы... Вернее, так считается, и многие мои коллеги в это верят. Более того, у них зачастую так и получается в жизни: попытки завязать отношения или создать семью не приводят ни к чему особенно хорошему, в итоге или страдает семья, или начинает хромать творчество. Или то и другое сразу идёт наперекосяк. У нас с супругой всё совсем не так. Клянусь всеми священными печёнками и селезёнками великой Махруд: я никогда так не ошибалась в своей жизни! И это самая благословенная, счастливая и сладостная ошибка на свете. Я думала, что любовь будет отнимать силы у моего творчества, но на деле происходит наоборот. Моя драгоценная Зареока в каждом своём прикосновении, в каждой улыбке, в каждом вздохе и взгляде даёт мне столько сил, что я порой и не знаю, куда их девать! Шучу, конечно... Силы находят своё применение, и результат меня необыкновенно радует. До знакомства с моей милой женой я никогда так вдохновенно не работала — клянусь левой пяткой Верховной жрицы. Иногда мне даже становится совестно оттого, что она так много мне даёт... А я беру и беру, черпаю из этого неиссякаемого сладкого источника. Меня долгое время тревожила мысль о том, что она, отдавая так много, может почувствовать опустошённость, тоску и одиночество... И, не приведи Лалада, захворать и зачахнуть от этого... С ней это уже случалось, увы, и по моей вине. Моя бедная девочка! Я была так жестока с ней... Я заблуждалась, полагая, что поступаю так ради её блага. Я знаю одно: если бы с нею что-нибудь случилось ещё раз, я этого совершенно точно не перенесла бы. Ведь нельзя же всё время отдавать, так мало получая взамен! Иногда я пропадаю на работе очень долго, а она меня ждёт дома. И когда я возвращаюсь, я вижу в её глазах такой свет, что просто не могу не броситься в её объятия! — Леглит прикрыла глаза, спрятав за сжатыми, сложенными в лёгкую, одухотворённую улыбку губами очень многое — то сокровенное, что должно принадлежать только двум любящим. И, разомкнув веки, продолжила: — Она сказала мне, что ей только в радость питать меня силами. А её саму питает сила Лалады, в том-то и состоит это светлое, божественное чудо. Моя милая пьёт из поистине бездонного источника. Но что же я могла сделать, чем отплатить ей за такое счастье, за такой великий дар? Я сделала то, что умею лучше всего: построила для неё самый прекрасный и уютный дом, пропитанный моей любовью к ней. Дом, каждая ступенька в котором, каждая стена, каждое окно и каждая черепица на крыше окутывает её этой любовью. Когда я работаю и меня нет рядом, дом обнимает её, окутывает теплом моей вложенной в него души, и каждое мгновение моя дорогая малютка чувствует, что любима и боготоворима мною бесконечно. Говорят, что зодчество — это застывшая музыка... Продолжая это сравнение, я скажу: наш с нею дом — это песня моей любви. Да, я чувствую в себе ещё достаточно сил, мой жизненный путь далеко не закончен, я возведу ещё немало построек, но свой самый главный шедевр я уже создала — дом, который поёт о любви, дышит любовью, защищает, окутывает объятиями и согревает прекрасную женщину, живущую в нём. Конечно же, он отвечает ей моим голосом и называет её самыми нежными словами, окружает её самой ласковой и предупредительной заботой. Это не просто мой голос, в доме заключена частица моей души — души, которая любит безгранично. Это дом, в котором моя любимая никогда не будет чувствовать себя одинокой, даже если меня временно нет рядом. И когда мой творческий путь подойдёт к своему завершению, я хочу найти вечное упокоение в стенах именно этого дома, потому что он — главное творение моей жизни. Впрочем, к счастью, этот день ещё не близок... А пока я посвящаю каждую свою работу моей бесценной Зореньке, и в каждой постройке, созданной моими руками, живёт капелька моей любви к ней. Я увековечиваю её милый образ, её ласковое тепло, свет её чудесных солнечных глаз во всём, что я строю».