Ей не в чем было упрекнуть мистера Шарпа, по крайней мере пока что. Не нравился ей он просто из принципа. Что, по сути дела, несправедливо, однако Джорджи не было не до рассуждений о справедливости, когда дело касалось англичан, которых она относила к той же категории, что и крыс, змей и прочих омерзительных тварей. Чувства эти, однако, ей приходилось держать при себе. Не стоило такого человека превращать в своего врага: за врагами надо следить с близкого расстояния. Она же предпочтет, насколько это возможно, избегать его, да и других англичан на борту судна.
Она еще пока не видела капитана Мэлори, поскольку к тому времени, как она спустилась на камбуз, он еще не прибыл на пристань. Она знала, что ей предстоит явиться к нему и представиться, уточнить, нет ли каких-либо обязанностей сверх обычных. В конце концов, у каждого капитана свои вкусы. Дрю требовал, чтобы каждый день ему в каюте готовили ванну, даже если ее приходилось наполнять соленой водой. Клинтон любил, чтобы ему перед сном подавали стакан теплого молока, что входило в обязанности юнги, равно как и ухаживать за коровой, которая и давала это молоко. Юнга у Уоррена должен лишь следить за чистотой и порядком в каюте, поскольку тот любил, захватив свою еду, делить трапезу с командой. Мистер Шарп перечислил все обычные обязанности юнги, которые ей предстояло исполнять, но лишь капитан мог сообщить ей, что еще ему может требоваться от юнги.
Сейчас он наверняка весь в делах, но это ей только на руку. Однако сомнения не покидали ее. В конце концов, именно его приходилось сильнее всего опасаться в связи с маскарадом, потому что в его обществе ей придется находиться больше, чем в обществе кого-то еще. Первые впечатления были самыми важными, потому как они сильнее всего западали в память, влияя на все последующие суждения. Так что если удастся сделать так, что во время их первой встречи он не заподозрит ничего неладного, ей можно будет немного расслабиться.
Однако она не поднялась с табуретки, чтобы отправиться на его поиски. Имелось большое «если», которое удерживало ее на пышущем жаром камбузе, хотя одежда уже давно прилипла у нее к телу, а волосы под туго натянутым чулком и скрывавшей их вязаной шапочкой пропотели и свалялись. Коли капитан не заметит в ней ничего необычного, с ней все будет в порядке. Но что, если он тот самый единственный человек на корабле, которого ей не удастся провести? Вдруг он разоблачит ее еще до того, как они пройдут Ла-Манш? Их очень даже свободно могут ссадить на берег, вовсе и не запирая ее куда-нибудь до окончания плавания. Еще более скверным было бы, если бы ссадили с корабля ее одну. Мак, в сущности, гораздо более нужен, нежели юнга. И если капитан откажется отпустить Мака вместе с ней, фактически задержит его до того момента, когда ему уже будет поздно думать о береге, — вот с этим поделать они уже ничего не смогут.
И Джорджина так и продолжала сидеть на камбузе, где ее уже знали как Джорджи Макдонелл, когда Шон тяжело опустил ей на колени поднос с едой. По обилию серебра и изяществу приборов она поняла, что это предназначено не ей.
—Так он у себя в каюте? Уже?
—Господь с тобой, ты откуда свалился, парень? Тут все говорят, что башка у него раскалывается еще сильнее, чем у всех нас. Он как на борт поднялся, так в каюте и сидит. Швартовы отдать приказывал мистер Шарп.
Черт бы всех их побрал, отчего никто ей об этом не сказал? А что, если что-то потребовалось, если ее искали? Что, если он рассердился, потому что некому было помочь ему? Хорошенькое начало может получиться.
—Давай-ка, и побыстрее. Господи, да поаккуратней ты с этим! Тебе что, тяжеловато нести? Нет? Тогда ни о чем другом не думай. Если все это начнет на тебя валиться, нырни в сторонку, ясно?
Тарелки снова звякнули, когда Джорджина остановилась в дверях.
—А что если... О, Боже, не швырнет же он этим в меня, правда?
Дернув плечами, Шон растянул губы в улыбке.
—Мне-то откуда знать? Когда у человека башка от боли раскалывается, разве знаешь, чего от него ожидать? Будь готов ко всему, парень. Вот тебе мой совет, и думаю, стоит к нему прислушаться.
Великолепно. Заставить зеленого паренька нервничать еще сильнее... Она и не заметила, что у Шона О'Шона такое тонкое чувство юмора, чтоб ему сгнить.
Путь до кормовых надстроек, где размещались каюты капитана и другого начальства, был неблизким. Особенно он казался долгим, поскольку справа по борту все еще виднелись очертания Британии.
Джорджина старалась не обращать внимания на то, что берег был столь близок, и вместо этого высмотреть Мака, испытывая нужду в поддержке: несколько его слов могли придать ей уверенности. Но его нигде не видно, а тяжелый поднос требовал всех ее сил, так что ей уже было не до поисков Мака. В любом случае, еще задерживаться ей не на пользу. Холодная еда могла доставить мало радости мрачному, мучающемуся от мигрени мужчине.
И все же, оказавшись перед дверью капитанской каюты, рискованно поддерживая поднос одной рукой, чтобы другой постучать, она не смогла этого сделать, была не способна произвести этот легкий звук, который дал бы ей возможность войти внутрь. Она словно приросла к полу, будто парализованная, если не считать дрожи в руках и ногах, отчего поднос покачивался из стороны в сторону — так ее мучали бесконечные «а что, если», проносящиеся и мозгу.
Ей не следует так нервничать. Даже если случится худшее, это не будет означать конца света. Она достаточно изобретательна, чтобы найти другой способ добраться до дома... в одиночестве... по всей видимости.
Какого дьявола она не узнала хоть что-то об этом капитане, помимо его фамилии? Она не имела понятия, молод он или стар, злобен или добр, любят его или всего лишь чтут... или ненавидят. Ей известны некоторые капитаны, которые были форменными тиранами, им ударяло в голову всевластие над командой. Надо было бы расспросить кого-нибудь еще, если мистер О'Шон не мог ответить на ее вопросы. Но еще не поздно это сделать. Задержка на несколько минут, несколько слов, услышанных от кого-то, кто окажется поблизости, и она узнает, что капитан Мэлори — самый милый, мягкий пожилой джентльмен, под командой которого можно только мечтать плавать. Тогда ладони ее перестанут потеть, она позабудет обо всяких «что, если»... Однако когда она повернулась, чтобы отойти, дверь распахнулась.