И вот оно, это письмо, в котором сообщается о смерти Джайлса…
Если Рэй сделает то, что давно намерен сделать, он навсегда закроет заветную дверь, не оставив и щелки надежды на возвращение к достойной жизни. Тогда угаснет последняя надежда на тихое счастье, и они станут вечными узниками своей островной тюрьмы…
Каролина скомкала письмо. Она ничего не станет ему говорить! Рэй винил братьев за разорение семейного гнезда, за то, что своим безрассудством они сводили в могилу отца, и тем не менее известие о смерти брата ожесточит его и может подтолкнуть к роковому решению.
Каролина разгладила бумагу и продолжила чтение. Она читала и перечитывала, взвешивая каждое слово. Милая Вирджи, счастливая в своем браке с Эндрю, последний раз писала ей около года назад.
«К концу лета я должна родить второго ребенка, — писала сестра. — Эндрю надеется, что это будет девочка, меня же обрадует просто здоровенький ребенок, такой же крепкий, как наш старший, который играет у моих ног, цепляясь за юбку, когда я пишу это письмо. Нам всем так хорошо здесь, в Эссексе, и Эндрю намерен взять нас с собой в Лондон на зимнюю ярмарку. Наши имена будут напечатаны на карточке с помощью печатного пресса, установленного прямо на льду замерзшей Темзы!»
Каролина вновь нахмурилась, когда Вирджиния упомянула об их с Каролиной родном доме в Тайдуотере.
«С тех пор как ты уехала, я была дома в Тайдуотере всего один раз. Дела идут там из рук вон плохо, я имею в виду дела финансовые. Цены на табак упали, денег ни у кого нет, и я боюсь, на этот раз отец все же потеряет Левел-Грин. Не надо было ему строить такой огромный дом, он должен был понимать, что не сможет его содержать! Тем не менее они с матерью продолжают жить с прежней расточительностью. Как всегда, у них лучший выезд, и мама носит самые модные и экстравагантные наряды из Парижа. Последний костюм отца стоит, должно быть, целое состояние! Но знаешь, пока я у них была, они ни разу не поссорились, хотя, ты ведь помнишь, они без конца скандалили раньше».
Каролина усмехнулась, ибо из-за вечных ссор между Летицией и Филдингом Лайтфут соседи прозвали их дом бедламом. Скандалы в этом семействе служили неиссякаемой пищей для светских сплетен в Уильямсберге и Йорктауне. Однако Каролина вновь нахмурилась, когда речь в письме зашла об их старшей сестре Пенсильвании.
«О Пенни по-прежнему ничего не слышно с тех самых пор, как Эммет вернулся из Филадельфии. Никто в доме сейчас о ней не говорит. Все уверены, что она мертва. На самом деле ведь прошло целых семь лет с тех пор, как Эммет вернулся в Мэрридж-Триз! Если бы Эммет знал, где она, но не говорил об этом из упрямства, теперь мы все равно ничего не узнаем, потому что он утонул прошлым летом на рыбалке. Он был тогда в высоких сапогах и еще до того, как он успел их сбросить, в них натекла вода и потащила его вниз. К тому времени, как его удалось вытащить, он уже захлебнулся. Несчастный! Я молюсь за него. Мы всегда были к нему несправедливы: считали его болваном и думали, будто он Пенни в подметки не годится. А сейчас, если она, конечно, еще жива, Пенни вдова, хотя и не знает об этом. Даже Делла и Фло перестали выдумывать всякие небылицы, воображая, будто Пенни сбежала с бродячей труппой и стала актрисой. Теперь они выросли, и я рядом с ними чувствую себя уже немолодой, когда они говорят о молодых людях и помолвках. Между прочим, кое-кто из их друзей постарше уже подумывает об этом серьезно, представляешь?»
Письмо было длинное и обстоятельное, совершенно в духе Вирджинии, тем более что возможность передать весть через надежные руки представлялась чрезвычайно редко. Отдельные страницы Каролина перечитывала по нескольку раз. Перед глазами вновь вставал образ старшей сестры, высокой, статной Пенни с непокорными рыжими волосами и порывистыми движениями, насмешливой улыбкой и хрипловатым голосом, Пенни, всегда готовой смеяться громко и заразительно. Пенни была любимицей Филдинга. Честно говоря, Пенни любили все, и Каролина не составляла исключения! В Левел-Грин ее уже перестали ждать, ибо сколько бы раз Каролина ни пыталась представить себе, что могло случиться с Пенни такого, чтобы она не вернулась к ним, на ум ничего не приходило. Бедняжка наверняка умерла!
Мысли о Пенни и о судьбе Левел-Грин настолько опечалили ее, что от щемящего чувства потери у Каролины заболело сердце и она отложила письмо. Потерять Левел-Грин для матери и Филдинга было все равно что потерять все. Этот огромный дом был им не нужен, но они с маниакальным упорством вкладывали в него деньги. Мать так гордилась домом, когда его наконец построили! С усмешкой вспоминала Каролина споры родителей о том, как расставить мебель, но им и в голову не приходило подумать над тем, верно ли они поступают, влезая в громадные долги ради приобретения этой дорогой мебели. Потеря дома разобьет сердце матери, да и Филдинга тоже. Впрочем, Филдинг не так ее беспокоил: несмотря на то что он благородно признал ее своей дочерью, он никогда ее не любил, и Каролина чувствовала его отношение. Впрочем, он не собирался выгонять Каролину из дома даже после ее скандального брака с флибустьером.