Но в этот вечер Каролина была вся желание, вся женственность. Вот она, деликатно зевнув, встала из-за стола и сказала, что день был долгим и ей пора спать.
Мимо журчащего фонтана она пошла к лестнице, той, что вела на ее половину, пошла лишь для того, чтобы надеть прозрачную черную рубашку, которую раздобыла для нее сестра. Рубашка оказалась чуть великовата, но это не имело значения, важно было лишь то, что она совершенно прозрачная, что при свете свечей бледные соски просвечивали розовым, а бедра и стройные ноги казались даже более соблазнительными, чем если бы она предстала перед доном Диего нагой.
Каролина на цыпочках прошла в его спальню и, подойдя к постели, откинула покрывало. С продуманной небрежностью она легла так, чтобы вошедшему сразу бросилась в глаза ее обнаженная лодыжка, чтобы волосы, рассыпавшиеся по подушке, напомнили ему солнечные лучи. Она лежала, чуть согнув одну ногу в колене и раскинув в стороны руки.
И ждала.
Дон Диего не стал надолго задерживаться внизу. Вот она услышала его шаги и почувствовала, что вся трепещет в ожидании. Но она тут же напомнила себе, что ждет собственного мужа, и заставила себя расслабиться. Стоит ли его бояться? Не выпорет же он ее!
Дверь распахнулась, и дон Диего застыл на пороге.
Каролина лениво потянулась, вся — искушение, противостоять которому едва ли под силу мужчине из плоти и крови.
— Я устала спать одна, — сладко улыбнувшись, сказала она, чуть надув губки.
Темные брови дона Диего поползли вверх — он был явно удивлен; но серые глаза сверкали, выдавая желание.
— Я уже говорил вам, госпожа Лайтфут, что не желаю служить вам в постели заменой другому мужчине. А сейчас…
— Но я желаю только вас, — взмолилась Каролина. — Я думала о вас весь день. И вы тоже находите меня привлекательной, ваши глаза говорят мне об этом!
— Я нахожу вас чертовски привлекательной, — неохотно признал дон Диего.
— Тогда что же между нами стоит?
Каролина повела плечом, и рубашка спустилась с плеча, приоткрыв полную грудь. Наверное, игра зашла слишком далеко. Глаза Каролины потемнели, дыхание стало прерывистым. Он видел, что страсть ее не наигранная.
— Я обещаю не думать ни о ком, кроме тебя, — сказала она, чуть покраснев.
Господи, святой не устоял бы перед этой девчонкой!
В тишине, молча лаская Каролину взглядом, он разделся. Молча лег рядом с ней и молча обнял ее, стал целовать ее губы, грудь, живот, треугольник золотистых волос между ногами. Он целовал ее колени, руки, плечи, шею.
Наконец он подложил ладони под ее округлые ягодицы и, прижав к себе, вошел в нее. Из груди Каролины вырвался тихий стон.
Он молча улыбался, глядя на нее сверху вниз. Такая юная, такая горячая и такая податливая, так славно отвечавшая на каждое его движение. У него возникло ощущение, что они уже занимались любовью прежде, много-много раз.
Она тоже молчала. В тишине они делили радость.
Простыня чуть сбилась под спиной Каролины, потому что рубашка каким-то образом совсем соскользнула с плеч, к тому же задралась вверх, так что теперь напоминала роскошный прозрачный шарф, опоясавший тонкую талию. И, хотя оба забыли об этом иллюзорном наряде, Каролине он был весьма к лицу.
Она обнимала его, поглаживала пальцами его спину. Губы ее прижимались к его груди, она выгибала спину ему навстречу, и душа ее пела от невозможного счастья — от счастья снова оказаться с ним, снова испытать то, что уже не раз испытывала.
Какая разница, что Келлз не знал, кто он такой? Что с того, что они любили друг друга бессчетное число раз — днем под солнцем, а ночью под звездами? Сейчас он был здесь, с ней, и снова принадлежал ей. И он снова был в нее влюблен! Влюблен, пусть даже сам пока не мог себе в этом признаться! Но Каролина уже увидела ростки любви в его душе! Он вновь полюбил ту же самую женщину!
Затем страсть подняла их на своих мощных крыльях и понесла в поднебесье, в волшебный мир сияющего света. А потом, неохотно возвращаясь из этого чудесного царства желания и осуществленной мечты, возвращаясь в реальный мир, она увидела, что Келлз с улыбкой смотрит на нее.
— Ты чудо, — пробормотал он. — Какое наслаждение держать тебя в объятиях!
Каролина едва удержалась, чтобы не сказать: «Тебе всегда это нравилось!»
— Как ты думаешь, прислуга не будет слишком удивлена, если я останусь здесь на ночь? — спросила она с наигранным беспокойством.
— Я думаю, они давно этого ждали! — со смехом ответил он.
Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы.