— Не хотите ли посмотреть набережную, сеньорита? Или вы все же позволите называть вас по имени?
— Конечно. Зовите меня Каролина.
— Каролина? Чудесное имя.
— Признаться, я уже видела вашу набережную.
— Но вы не видели здание таможни, оно как раз возле городской стены, рядом с воротами.
— Как-нибудь в другой раз.
— Тогда, может быть, вы выпьете со мной бокал вина?
Заметив, что Каролина колеблется, дон Рамон усилил натиск.
— О, не бойтесь донна Каролина, я говорю не о каком-нибудь грязном трактире! Здесь неподалеку есть вполне приличная таверна, там подают превосходную малагу.
Каролина задорно улыбнулась:
— Испанские женщины не часто посещают таверны, дон Рамон.
— Да, но ведь вы не испанка. К тому же день жаркий. Разве не приятно посидеть под прохладными сводами, потягивая вино? А уж потом можно пуститься в обратный путь в новых туфлях.
Напоминание о туфлях так развеселило Каролину, что она расхохоталась.
— Хорошо, дон Рамон, — сказала она, испытывая особое воодушевление при мысли о том, что, если она задержится еще на часок, дон Диего, вернувшись домой и не застав ее, заявится в таверну. Стоило рискнуть, чтобы проверить, как отреагирует дон Диего на то, что его дама пьет малагу в обществе самого коменданта Эль-Морро!
Каролина, задумавшись, спросила себя: почему ей так важно вызвать в доне Диего ревность? Быть может, потому, что он так походил на Келлза? Возможно, она просто пыталась внушить себе, что дон Диего и есть настоящий Келлз?
Отбросив ненужные мысли, Каролина, увлекаемая доном Рамоном, вошла в таверну. Дель Мундо взял вина и Каролине, и Хуане, державшейся так, словно она и впрямь являлась дуэньей при молодой сеньорите.
— Может быть, пришла пора рассказать настоящую историю дона Рамона дель Мундо? — проговорила Каролина. — Сказками про француза с Нью-Провиденс я уже сыта.
Дон Рамон непринужденно откинулся на спинку резного стула. Таверна была почти пуста. Испанец чувствовал неподдельный интерес этой красавицы англичанки к его персоне, и этот интерес льстил мужскому самолюбию. Прохлада и приглушенный свет располагали к откровенности. Дон Рамон с удовольствием рассказывал о своей родине, и в его медово-карих глазах Каролина видела отблески кастильского солнца. Он рассказал ей об усадьбе, красивой, но приходящей в запустение, описывал пасторальные пейзажи, где среди вечно зеленых дубов разгуливают черные поросята. Он говорил о бегущих с террас ручьях, о склонах, засаженных оливковыми рощами. И она видела все описанное так же, как видел он, — загорелых крестьян и тучные стада, звенящие в полуденном зное сотнями маленьких колокольчиков.
— Да это просто рай, — пробормотала Каролина, и глаза испанца потеплели.
— Да, я тоже считаю, что рай — там, — сказал он.
— И все же вы тут.
Дон Рамон поморщился, словно от зубной боли. Стоит ли рассказывать этой приглянувшейся ему женщине, что он отправился покорять мир лишь для того, чтобы найти себе богатую жену?
Вместо этого он начал рассказывать долгую историю о донне Анне, дочери Иоанна Австрийского, который повел христиан в поход против турок. Донна Анна имела несчастье влюбиться в сына принца Жуана Португальского. Любовь эта была обречена с самого начала, потому что принц имел двух сыновей — настолько похожих, что никто не мог их различить. Одного сына звали Себастьян, и он был сыном законной супруги принца. Другого звали Габриэль Эспиноса, и он был сыном красивой дочки поварихи. Себастьян стал законным правителем Португалии.
— И женился на донне Анне? — спросила Каролина, заинтригованная столь актуальным сюжетом. — Или она все же любила сына кухаркиной дочки?
— Кто знает, кого она любила? Известно одно: ни один из них не женился на ней. Вопреки всем советам Себастьян, взяв с собой Габриэля, отправился в поход в Африку, и в итоге живым на родину вернулся только один из них. Вначале все поверили в то, что погиб Себастьян, однако один человек, участник кампании, поклялся, что выжил настоящий король, но ему было так стыдно за проваленную операцию, что он решил скрыть, что остался жив.
— Как все запутано! — воскликнула Каролина. — И что же, они разобрались, кто есть кто?
Рамон усмехнулся:
— О да, конечно, разобрались. Филипп Второй, дядя той самой донны Анны, велел арестовать человека, который уже вроде бы и признался в том, что он и есть настоящий Себастьян. Донна Анна бросилась на колени перед дядей и со слезами умоляла пощадить несчастного. Ей было отказано, и сын принца — то ли законный король, то ли внук кухарки, теперь уже не узнать, — был удавлен.