Красин кричит:
— Кидаю «чушки». Следи за разрывами!
Едва успеваю вернуться к командиру батальона, как рядом с перекрестком вырастают столбы дыма. Когда дым столбом — это фугасы, от осколочных снарядов разрыв другой: он похож на большой пышный куст или на шар.
Фугас от нашей пушки-гаубицы делает воронку огромную — в ней всадник с лошадью скроется…
«Чушки» упали очень точно: в этой местности все известно и пристреляно. А Красину перекресток дорог в стереотрубу виден как на ладони.
Следующие снаряды ложатся совсем у цели.
Солдаты батальона пробуют идти в атаку. Пулеметы молчат.
— Стой! Скажи пушкарям «стой»! — кричит Хижняк. — Теперь моих задеть можно.
Пехотинцы обходят пулеметы с флангов.
Через пять-десять минут мы уже на перекрестке. Два бугорка оказались не дотами, а обыкновенными блиндажами с двухслойным накатом. Около одного из них фугас разорвался так близко, что блиндаж завалило, другой — целый. Пулеметы брошены в траншее. Немцы поначалу хотели их прихватить, но заторопились…
Убегать им пришлось спешно, поэтому бросили не только пулеметы, но и все несложные принадлежности своего быта: котелки, фляги, противогазы «лошадиная морда», ранцы и порнографические буклеты — гармошки из мелованной бумаги, на которых в рисунках рассказано о том, как ведут себя Гансы и Гретхены, когда они наедине.
Теперь гансам, конечно, не до буклетов. Наступление идет быстро. Уже в первые дни его нами взяты города Лисичанск, Верхнее, Пролетарск, Кадиевка, Енакиево, Краматорск. Мы идем на Запад!
Эх, дороги!
Вся фронтовая жизнь — на колесах.
Колеса пушек, колеса «газиков», «студебеккеров», подвод, гусеницы танков и тракторов с утра до вечера прокручивают километры.
Где идет война? Больше всего на дорогах и по дорогам.
Фронтовые дороги по «калибру» и значению различны. Одни именуются шоссейками, грейдерами, большаками, бетонками, другие — проселками, грунтовками, тропками.
И на всех — движение.
О, фронтовая дорога с твоей жирной, чавкающей грязью, взорванными мостами и смертельным коварством дремлющих до поры мин!
О, фронтовая дорога, сорок тысяч раз обруганная, проклятая водителями, шоферами за неисчислимое количество объездов, бродов и зыбких переправ!
Фронт неумолимо передвигается на запад, и тебе, лейтенант Крылов, чуть ли не каждый день выдают новые карты.
Это не Большие и Малые Вяземы, многократно изученные в школе и училище. Это карты земель, для тебя незнакомых. Но ты к этому уже привык. Ты читаешь только что полученную карту, как старую, давно известную книгу и о какой-то Пятихатке или Большихе говоришь, словно жил в них с самого детства.
— Пятихатка? Большиха? Это та самая, что на опушке леса за мостом? Мы остановимся в ней завтра…
Крутятся колеса, шлепают гусеницами по грязи тракторы…
И вот ты в Большихе. Большихи, украинской деревни, оказывается, уже нет: она сожжена оккупантами. Нет ни белых хаток, ни вишневых садов — одни только торчащие черные печки да запах гари. И ни одного жителя: все они немцами расстреляны и аккуратно рядками положены на землю около своих домов — головами к крыльцу, к порогу. Так выглядит провозглашенная оккупантами «свобода ремесла и частного промысла».
Это встречи горькие, тяжелые. Но бывают и будут веселые, светлые. Ты, лейтенант Крылов, займешь наблюдательный пункт на верхнем этаже Краматорской школы. Вместе с капитаном Красиным ты будешь много часов смотреть в стереотрубу, чтобы не пропустить ни одного движения противника.
А потом ты услышишь стук и в дверь войдет русоволосый голубоглазый мальчишка с ведром каши.
Хорошая, чудесная, великолепная каша — пшено с тыквой!
И мальчишка скажет:
— Вы тут сидите с утра и ничего не кушали. А мамка все беспокоилась и меня послала…
Ты погладишь этого мамкиного посланца по голове и в знак благодарности разрешишь ему посмотреть в стереотрубу.
И он увидит, как мчатся по косогору отступающие немецкие артиллеристы. Шестерка лошадей тянет орудие.
А после того как мальчик убежит, к тебе придет молодая, очень нервная, преждевременно поседевшая женщина и скажет:
— Сколько мы вас ждали!
Но ждали не все. Были такие, которые приспособились. Посмотрите на тот желтенький дом, который в садике. Там живет девчонка, у которой немцам всегда было весело.
Ты придешь в этот дом и увидишь кудрявую девушку, сидящую со скучающим видом за маленьким столиком. А на столике в металлической оправе — портрет любимого. А любимый — самый большой подлец и мерзавец — эсэсовец. Девушка и не скрывает, что он из СС. Она к нашему приходу портрет не убрала, не спрятала: любовь. Слепая, глупая, идиотская, предательская.