Она вышла из видая-лая одна.
Вечер встретил её невыразительным небом и резким кислотным запахом, который издавали фильтры в дыхательной маске. Каждый вздох снова обжигал лёгкие.
В квартале за видая-лая быстро росла вечерняя толкучка, но из-за парализованного бадвана, похожего на огромный каркас недостроенного здания, весь город казался мёртвым.
Ана достала схему линий с пометками Илы, пробежала глазами и спрятала в карман. Она не была готова к такому путешествию, ей просто хотелось домой. И она влилась в толпу, которая донесла её до ближайшей работающей линии.
Первый же поезд пришёл почти пустым, как ночью, перед самым калавиатом. Ана пристроилась у окна и закрыла глаза.
Поезд со скрежетом летел над улицей. Ветер с хлопками и свистом бил в приоткрытые окна. Раскачивались пустые вагоны.
На Хоре Ана вышла, чтобы пересесть на соседнюю ветку. С приближением ночи похолодало, усилился ветер, и песчаная пыль под бадваном летела в лицо. Фасады городских домов выглядели унылыми и серыми, потеряв краски с приближением сумерек. Улицы были неотличимы одна от другой.
Нового поезда Ане пришлось ждать долго.
Поначалу на станции слонялось лишь несколько человек — один скучал в плеве, а двое других сонно бродили, словно лунатики, по перрону, — но постепенно, шаг за шагом, выросла взволнованная говорливая толпа. Все обсуждали, почему не приходит поезд. Кто-то кричал, что движение приостановлено на всей ветке.
Когда вдалеке засверкали огни прибывающего поезда, Ана поняла, что стоит на самом краю перрона, ей некуда отойти из-за плотной толпы за спиной, и её сметут приехавшие на Хору.
Однако состав оказался пустым.
Поезд замер напротив перрона с закрытыми дверями. По вещателям ничего не объявляли. В пустых вагонах горел ровный и яркий свет, угловато вытягивались жёлтые отражения окон под ногами. Казалось, этот призрачный состав совершает бессмысленный круговой объезд по всему бадвану, не забирая с переполненных станций ни одного пассажира.
Люди на перроне нервничали. Кто-то ударил ладонью по закрытым дверям. Взорвались возмущенные крики.
Наконец прогудели дребезжащие вещатели, решив вдруг сообщить о прибытии поезда, который стоял на перроне уже несколько минут, и двери с натужным сипением открылись. Ану втолкали в вагон, она споткнулась о металлический порожек и чуть не упала, успев ухватиться за металлическую колонну, подпиравшую потолок.
В вагон набилось столько людей, что двери не закрывались. Кому-то прищемило полу длинной куртки. Ану едва не оттеснили вглубь вагона, и она с трудом удержалась за колонну. Все и правда были уверены, что следующего поезда придётся ждать всю ночь.
Наконец, через силу, двери сомкнулись. После очередного протяжного гудка поезд тронулся и стремительно покатил прочь от станции. В вагоне было трудно дышать. Ана пожалела, что не осталась на станции. Руки у неё тряслись, лицо покрылось холодным потом, а маска больно вреза́лась в кожу. Лёгкие сводило от боли. Это походило на начало приступа — вдалеке от дома, без Нива, в вагоне, полном людей.
Ана постаралась успокоиться.
Это обычная усталость под закат заполненного суетой и болезнью дня. Поезд с головокружительной скоростью проносится над сверкающими улицами, с каждой секундой она приближается к дому, и этот безумный день подходит к концу.
Она стояла, прижавшись к колонне.
Вагон перекашивало, когда поезд разгонялся или тормозил. Обжигающий запах фильтров в дыхательной маске стал вдруг невыносимым — как те странные, отравляющие дыхание препараты, вонь от которых насквозь пронизывает отделения для безнадёжно больных. Ану подташнивало. Она боялась, что её может вырвать в маске. Рука невольно потянулась к тугим зажимам на затылке. Что бы ни говорили, ей не может стать ещё хуже — надо избавиться от этого отвратительного запаха, сорвать с лица удушающую маску. Но тут Ана поняла, что все остальные пассажиры, множество осатаневших людей вокруг, смотрят на неё с тупым безучастным интересом. И ждут, когда она откроет отравленному воздуху лицо.
Ана остановилась.
Ей нужно выходить на Келиване, почти через дюжину остановок, потом пересесть на другую линию и ехать до Самкары, а потом…
Она вышла на следующей станции.
Ноги сами принесли её в плев, и она села на единственную свободную скамейку напротив гииразы.
Кто-то входил и выходил. Широкие двери распахивались на тёмную улицу. Бесцветный вечер плавно перетекал в непроницаемую ночь.
Ана закрыла глаза и откинулась на спинку скамейки. Голоса людей стали приглушенными, затих грохот поездов. Она плыла по немому безвоздушному пространству. Вонь от фильтров не беспокоила, дышалось легко, тошнота прошла.