Послышался вздох. Кто-то со скрежетом пододвинул ближе стул.
– Расскажи о своей матери.
Моей матери?! Я тихо застонала. Почему смерть расспрашивала меня о матери?!
– Она… умерла.
– На войне или во время гонений?
– Во время штурма дворца. Через две луны после моего рождения.
Слова слетели с губ машинально, и я в смятении моргнула. Я знала, что это было правдой, но ничего не помнила. В мозгу была сплошная каша. Каша… О небо, и снова тошнота к горлу подкатила.
– Кто же тогда научил тебя пользоваться этим даром?
– Никто, – прохрипела я. Да что за вопросы такие? И откуда я знала этот голос? Я никогда его раньше не слышала, и все же он действовал мне на нервы целый вечер.
Тихий смех смешался со скрипом деревянных половиц.
– Понимаю. Ты, видно, случайно зачаровала пригожего крестьянского паренька и таким образом выяснила, что умеешь…
Во мне вспыхнуло упрямство. Потому что тон этого голоса мне очень не понравился. Потому что меня раздражала эта насмешка в нем. Потому что в глубине души я знала, что мой собеседник прав. Только вот все было совсем не так, как он себе это представлял.
– Этот крестьянский паренек был моим единственным другом, – начала я. – Нам было двенадцать зим, когда он поджег наш дом. В огне погибла моя мачеха. А парня за это повесили. Последнее, что он сказал, прежде чем из-под ног у него выбили ящик, было мое имя.
Я помнила его лицо. Помнила чувство вины, следовавшее за мной с тех пор точно тень. Но имя на его губах. Имя…
Имя…
Его я вспомнить не могла.
– Нелегкий способ узнать правду.
– Ничего я не узнавала, мне было двенадцать, – сердито бросила я. – Просто знала, что это произошло из-за меня. Поэтому сбежала.
Раздраженная, я высвободила из-под наваленной на меня одежды руку и потерла лоб. Почему-то я не могла избавиться от ощущения, что обо всем этом мне нужно молчать. Любой ценой сохранить в тайне эту страшную правду. От этого зависела моя жизнь. Нужно было молчать. Но зачем? Я ведь уже умерла… Тем не менее воспоминания мне действительно помогали, и мне уже не было так плохо. В точности как и обещала смерть.
– Тогда как ты узнала о своем даре?
Ответ вырвался так же внезапно и невольно, как и нахлынувшая ярость. Пугающе знакомое чувство…
– Узнала от лесничихи. Она коллекционировала кидхов, и я стала частью ее коллекции.
– Она держала тебя в плену?!
– Две зимы. А потом мне удалось сбежать.
– Как?
– Неожиданный визит сборщика налогов. Он обыскал каждый закоулок в доме. Заглянул и в подвал. При этом он был не так осторожен, как лесничиха, затыкавшая себе уши воском.
– Это он тебя укусил?
Я недоуменно нахмурилась. Откуда смерти об этом известно? Я же никому об этом не рассказывала. Кроме…
Кроме…
Там что-то было, но я не могла понять что.
– Ты убила его?
– Нет, лесничиха вернулась, пристукнула его, и в этой суматохе я сбежала, – услышала я свой голос, будто он принадлежал кому-то другому. Я не прекращала попыток понять, что происходит, отчаянно цепляясь за обрывки отдельных воспоминаний. Губы, похоже, знали гораздо больше, чем разум.
– И тогда ты вернулась к отцу?
– Он переехал. Мне потребовалось двадцать зим, чтобы найти его. Его и мою сводную сестру. Они хотели, чтобы я осталась жить у них, но…
Стыд заставил меня умолкнуть. Но чего я стыдилась?
– Ты боялась навредить им?
Да, так и было.
– Я навещала их время от времени. Охотилась вместо отца, когда он уже стал слишком стар, чтобы самому ходить в лес. Помогала с продуктами. Потом сестра вышла замуж. Я стала приходить к ним не так часто.
– Почему?
– Да муженек у нее был полным придурком. Никогда мне не нравился. Назойливый такой парень – хотя я никогда его не зачаровывала. Это все кровь онидов…
Тут я запнулась. Кровь онидов?! Онидов ведь больше не осталось. Но…
Смерть неодобрительно фыркнула.
– Хватит уже извиняться за то, что другие сволочи. А кровь онидов, конечно, притягивает взгляды людей, но в отличие от песни не побуждает их к действиям.
Песня?.. Моя песня?
– И поверь мне, как тому, на кого твоя кровь не оказывает никакого влияния, – ты сама по себе очень красивая женщина.
Окончательно сбитая с толку, я резко раскрыла глаза и увидела, что рядом сидит вовсе не смерть, а мужчина с невероятно привлекательной улыбкой и забранными назад волосами, темными, как его голос.
И тут я вспомнила. Все вспомнила. Метель. Ночлежка. Вакары. Мастерская. Ткач. Арезандер, который требовал, чтобы я зачаровала своей песнью призрака.
К щекам прилила кровь, и причин для этого было столько, что я не могла выбрать худшую: была ли это потеря контроля, сделавшая меня зависимой от чужой помощи, тот факт, что я только что выболтала кучу интимных подробностей о своей жизни, или мое безрассудство – ведь я, пусть даже на долю мгновения, перестала считать Арезандера врагом, которым он, строго говоря, был.