Как и в тот памятный мне первый приезд, на землю Чехословакии пришел май. Как и тогда, пьянящим ароматом цветущей сирени был наполнен воздух. 9 Мая, в День Победы, состоялся концерт, а затем чешские друзья пригласили нас на дружеский прием в маленькое кафе одного из сельскохозяйственных кооперативов. Стали рассаживаться, и я подумала: «Почему же за праздничным столом так мало молодых?» Спросила у наших радушных хозяев — те как-то смущенно объяснили, что все отправились на стадион смотреть футбол.
Но часов в десять вечера в кафе ввалилась шумная ватага — мальчишки и девчонки. Увидели праздничное застолье, однако к нам не подошли — сели в уголок, заказали кофе. Встал председатель кооператива, поднял рюмку сливовицы и, прежде чем произнести тост, представил гостей из Москвы. С нами за одним столом находился тогда майор Фролов — во время войны он был заброшен в Словакию для связи с местными партизанами. Его фамилию называют в тех краях с большим уважением и почтением. Дошла очередь до меня. И слова «лауреат Ленинской премии» прозвучали с какой-то многозначительной торжественностью.
И вдруг те самые явившиеся со стадиона мальчишки и девчонки зааплодировали. Они аплодировали не мне, их взволновало упоминание имени Ленина.
Обстановка сразу разрядилась. Я подошла к ним, и молодые люди приняли меня в свою компанию.
А потом мы пели. В маленьком кафе звучали и чешские, и словацкие песни, и «Стенька Разин», и «Вниз по Волге-реке», и «Катюша», и «Подмосковные вечера», и «Течет Волга»…
Наши песни…
Они стали настоящими проводниками идей дружбы, по ним судят о Советской стране, о ее людях на всех континентах земного шара. Я часто задумываюсь над тем, что если тысячи людей в концертах подтягивают «Течет Волга», рассказывающую о русском характере, русском человеке, то это уже не просто пение, а нечто большее. По сути, это утверждение наших морально-этических принципов, свидетельство того, что во всех странах у нас становится все больше друзей.
Выступления за границей — это и своего рода «проверка боем» собственных художественных концепций. Огромное творческое удовлетворение принесли гастроли 1971 года в ГДР, где мне пришлось общаться с весьма компетентной публикой, которая тонко разбирается в русской народной музыке и песне.
Музыкальный критик газеты «Берлинер цайтунг» отмечал органичную преемственность русской и советской песни в моем репертуаре, подчеркнув, что благодаря своей многогранности русская народная песня безболезненно «стыкуется» с современной, составляя основу в том числе и развлекательной легкой музыки.
А рецензент газеты «Нойес Дойчланд» писал: «С успехом исполненные Людмилой Зыкиной немецкие народные песни позволяют задать вопрос: а почему мы ограничиваем свою народную песню только хоровым исполнением, не популяризируем ее исходную сольную интерпретацию, тем самым добровольно отказываясь от нового раскрытия ее художественной ценности».
В те дни в Берлине за заслуги в развитии и укреплении дружбы между народами Советского Союза и ГДР генеральный секретарь Общества германо-советской дружбы Курт Тиме вручил мне почетный золотой значок и диплом.
Эта церемония происходила в присутствии посла СССР в ГДР Петра Андреевича Абрасимова — большого знатока и ценителя музыки, песни как средства взаимопонимания между народами.
Один парижский журналист сказал мне во время гастролей во французской столице: «Борьба за умы идет ныне не только на газетных страницах или в эфире, она идет, сударыня, — не удивляйтесь — даже на подмостках мюзик-холлов…»
Хозяин театра «Олимпия», неутомимый Бруно Кокатрикс, в 1964 году подарил парижанам сенсацию — гастроли первой советской эстрадной труппы. «Русские сезоны» в Париже до той поры связывались с именами Дягилева, Павловой, Нижинского, затем — с именами наших замечательных музыкантов, звезд Большого балета, с прославленными танцевальными ансамблями. И вдруг — в той самой «Олимпии», где пели Эдит Пиаф и Шарль Азнавур, где само участие в концерте является для актера путевкой в Большое искусство, — советский мюзик-холл! Не все верили в наш успех: мол, взялись не за свое дело, мюзик-холл — искусство западное и т. д. Буржуазные газеты откровенно иронизировали над нами и, предвещая неизбежный провал гастролей, едко называли нашу труппу «мужик-холл».
Волнений, признаться, было хоть отбавляй. Но мы видели одно: несмотря на скептические пророчества, интерес к нам — огромный. Достаточно сказать, что за пятьдесят дней было дано шестьдесят концертов!
Многие номера программы бисировались. Были и аплодисменты, и скандирования, и корзины цветов. Но по-настоящему мы поверили в свой успех, когда за кулисы пришел всемирно известный мим Марсель Марсо. Под впечатлением увиденного он написал статью о советском мюзик-холле. «Это посланцы России, — говорилось в статье, — страны высокой культуры, высокого интеллекта, страны настоящего и будущего…»