Колька снова и снова возвращался к этим раздумьям, читая сводки с фронтов, слушая рассказы матросов о летних боях на Балтике. И вдруг начинал различать в хаотическом водовороте событий общие, до сих пор не замеченные черточки советских людей — те черточки, о которые и разбивались моторизованные дивизии немцев. В такие минуты восторг перед своим народом, перед его стойкостью и решимостью наполнял Кольку до краев. Победа, какой бы далекой она ни казалась, становилась сама собой разумеющейся…
А боевая жизнь на мысу шла своим чередом. И вскоре случилось такое, что заслонило собой, отодвинуло сразу в глубины памяти и ночь с разведчиками, и исповедь бывшего лейтенанта, и мысли, рожденные откровенностью Иволгина.
Ораниенбаумский плацдарм нависал над немцами, точно меч: Оттягивая на себя войсковые части врага и технику, не позволял гитлеровцам сосредоточить силы в направлении главного стратегического удара — на Ленинград. Едва противник начинал проявлять активность у городских рубежей, как тотчас же его с тыла атаковал плацдарм.
Немцы решили любою ценой уничтожить ораниенбаумский «пятачок». На плацдарме завязались кровопролитные схватки. С утра до ранних сумерек метались над ним самолеты. Ночную темень дырявили вспышки орудий — с той стороны залива катился неумолкаемый гул канонады. Поддерживая плацдарм, ожесточились форты Кронштадта и корабли. В отсветах залпов, как в судорогах, билось и корчилось небо над Балтикой.
Плацдарм нуждался, как никогда, в подкреплениях, в боеприпасах, в оружии. Моряки, возвратившись оттуда, рассказывали: танки там ходят по стреляным гильзам, словно по гальке. Снаряды догоняют друг друга. Пули сталкиваются в воздухе… Рейсы судов участились. Обнаружив это, немцы непрерывно бомбили фарватер, причалы и гавани Невской губы. Зенитки на Лисьем Носу не успевали остыть между очередными налетами «юнкерсов».
А дни, как назло, стояли ясные, солнечные. Даль мерцала искристой изморозью. Горизонт ледяного моря, покрытого снегом, казался матовым. По утрам от лесов ложились на кромку залива синие тени.
В один из таких дней с плацдарма пробивался к Лисьему Носу караван судов. Их каюты и кубрики были забиты ранеными. Караван вышел с вечера, но за ночь преодолел лишь половину пути. Утро застало его на белой равнине залива. Маленький ледокольчик вгрызался в лед, едва продвигаясь. За ним, почти без движения, тянулись транспорты. Суда работали на плохом угле — густой дым клубился над караваном. Этот дым, наверное, виден был от самого Гельсингфорса.
Над судами нависла смертельная опасность: они представляли собой великолепные мишени для гитлеровских артиллеристов. Насторожился Кронштадт, готовый обрушиться шквалом огня на каждую орудийную вспышку вражьего берега. На Лисьем Носу комендоры не отходили от пушек. Снаряды были досланы в каналы стволов..
Посовещавшись, с командирами, Иволгин принял дерзкое решение: вывезти раненых с кораблей на автомашинах. Пока водители готовили машины и разведывали трассу на льду, матросы ушли на залив прикрывать караван дымами.
Колька, Лемех и Рябошапко направились к самым далеким шашкам. Теперь суда находились от них совсем близко: в нескольких кабельтовых. Гудел от ударов, пружинился, взламывался с грохотом неподатливый лед. Было слышно, как внутри кораблей стучали заслонки котельных топок. Льдины, доведенные винтами до бешенства, с разгона выскальзывали из воды, переворачивались, дыбились, бросались в ярости на суда, ощеряя старую желтизну зубов. Из черной воды между судами невесомо дымился морозный пар.
Часа два поутру минули спокойно. Затем на берегу, занятом противником, вздрогнули залпы, и снаряды с ворчанием пролетели над караваном, упали с большим перелетом. Нельзя было немцам давать ни минуты, чтобы пристреляться.
— Зажигай шашки! — крикнул Рябошапко.
Погода была студеная, безветренная. Дым бурлил из шашек, однако, столкнувшись с морозным воздухом, тут же ослабевал и дальше уже поднимался медленно, плавно, нехотя. Корабли прикрывал он скупо, и пришлось поджигать все новые шашки — все, сколько было их здесь припасено. Открыл ответный огонь Кронштадт, загрохотали орудия Лисьего Носа, но вражеские снаряды по-прежнему свистели над караваном. Правда, немецкие батареи, видимо, опасаясь контрбатарейных залпов крепости и кораблей, часто менялись и потому не могли завершить пристрелку.
— Теперь держись, хлопцы! — кричал Рябошапко, — Сейчас они начнут гатить по дымам!
Заходя от финского берега, в воздухе появилось около десятка «мессершмиттов». Навстречу им смело ринулась тройка советских «чаек», барражировавших над Кронштадтом. Вражеские машины вильнули от каравана, и Колька облегченно вздохнул, но тут же снова взволнованно замер: фашистские самолеты шли не к судам, а к берегу Лисьего Носа, откуда съезжали на лед, набирая скорость, посланные Иволгиным полуторки. Стало ясно, что немцы вцепились в караван мертвой хваткой.