— Восхитительное место! — сказал Хессенфилд. — Так приятно вновь оказаться на природе!
Молча мы поднялись вверх по склону и теперь могли видеть море. Оно было тихим, как озеро, и над ним висела перламутровая дымка.
— Иногда мне думается, что корабль никогда не придет за нами, — тихо сказал он.
— И что вы тогда будете делать?
— У нас останется мало шансов уцелеть. С каждым днем нам грозить все большая опасность. — Он вдруг повернулся и пристально посмотрел на меня. — И все же каждое утро я мысленно говорю:» Нет, не сегодня. Судьба, дай мне еще одну ночь побыть с моей любовью «.
— Ты обманываешь меня, — сказал я. — Ты с таким же нетерпением ждешь корабля, как и другие — .
Хессенфилд отрицательно покачал головой и умолк. Мы вышли на тропку, которая вилась вдоль берегового обрыва. Впереди показался узкий овражек, и по нему можно было спуститься к морю.
— Можно мне подойти поближе к воде? — спросила я.
— Почему бы и лет? — согласился он. Он взял меня за руку, и мы сбежали вниз по склону. Я присела на корточки у воды и, опустив руку, стала водить ею.
— Как здесь тихо, — сказал он, — как спокойно… Карлотта, с того момента, как я встретил тебя, я только и думаю: ах, если бы обстоятельства были иными. Ты мне веришь?
— Да, — ответила я. — Случается так, что нас что-то сильно захватывает и мы считаем, что это важней всего, но жизнь меняется, и то, что раньше казалось таким важным, становится мелочью.
— Ты считаешь, что эта… наша встреча для тебя ничего не значит?
— Если ты меня убьешь, то она для меня ничего не будет значить, потому что я, буду мертвой.
Он резко взял меня за руку, будто вспомнив, что должен стеречь меня, и повел вверх по склону, к тропе.
Мы вышли наверх, и у меня перехватило дыхание: по тропинке навстречу нам ехали четыре всадника. Хессенфилд еще крепче сжал мою руку. Было поздно бежать и прятаться. Они увидели нас в тот же момент, когда мы увидели их.
« Это мой шанс, — подумала я. — Хессенфилд, ты допустил роковую ошибку Тебе не следовало уходить из дома вместе со мной «
Мы поменялись ролями: теперь его жизнь была в моих руках. Я торжествовала: всадники оказались воинами королевской армии. Должно быть, они напали на след заговорщиков, выкравших генерала Лангдона из Тауэра.
Хессенфилд прижался ко мне, будто напоминая о том, как мы связаны друг с другом. Времени для объяснений не было. Мне было достаточно крикнуть всадникам:» Они держат меня в плену, потому что я знаю, что они сделали «. И я вновь обрела бы свободу.
Всадники приближались к нам.
— Добрый день! — приветствовали они нас.
— Добрый день! — отозвался Хессенфилд. Я тоже крикнула:
— Добрый день!
Всадники подъехали совсем близко и внимательно присмотрелись к нам. Они увидели провинциального джентльмена и женщину в костюме для верховой езды.
— Вы здесь живете? — спросил один из них. Хессенфилд махнул рукой в направлении дома.
— Тогда вы знаете округу?
— Думаю, что да, — ответил Хессенфилд, и я поразилась его спокойствию.
— Скажите, вы не видели незнакомых людей, которые ехали по этой дороге? — спросил тот же всадник.
— Незнакомых? Нет, никого не видел. А вы, госпожа?
Мне казалось, что я слишком медлю с ответом. В вышине прокричала чайка, будто посмеялась надо мной. У меня была возможность отомстить заговорщикам, им отсекли бы головы — всем Я как бы со стороны услышала свой голос:
— Я не видела никаких чужих людей.
— Боюсь, мы ничем вам не поможем — ни я, ни моя жена! — воскликнул Хессенфилд, и в его голосе послышалось радостное облегчение, которое могло его выдать. — Вы ищите какого-то определенного человека?
— Это не имеет значения, — ответил всадник. — Вы не могли бы сказать, далеко ли отсюда до Льюиса?
— Миль пять-шесть по этой дороге, — сказал Хессенфилд.
Они сняли шляпы и раскланялись. Момент-другой мы стояли, глядя им вслед, затем он повернулся ко мне. Он ничего не сказал, просто обнял меня и прижал к себе.
Я наглядно проявила истинные чувства, которые испытывала к нему. Я словно сбросила с себя тяжелую ношу, и мне больше не нужно было притворяться.
Этой ночью все было иначе: теперь мы и в самом деле были любовниками.
— Глупышка, ты понимаешь, что объявила себя нашей сообщницей? — спросил он.
— Меня не касается ваш заговор.
— В том-то и суть. О, Карлотта, как я люблю тебя! Я продолжал бы любить тебя, даже если бы ты выдала нас. Но я не думаю, что буду когда-нибудь так же счастлив, как в тот момент, когда ты стояла перед нашими преследователями и говорила им слова, которые причислили тебя к заговорщикам.
— Я принадлежу только тебе.
— Карлотта, любовь моя! Еще несколько дней назад я совсем не знал тебя, а теперь ты со мной. Ты изменила мою жизнь.
— Ты забудешь меня!
— А ты меня?
— Не забуду, у меня хорошая память.
Он поцеловал меня, и мы предались любви с такой жадностью, будто у нас было предчувствие, что мы никогда больше не встретимся.
Уснуть мы не могли.
Мы лежали и разговаривали. Теперь между нами не было никаких барьеров. Еще несколько часов назад его жизнь полностью зависела от меня, и он мог убедиться, что я готова спасти его с риском для себя.
Хессенфилд объяснил мне, почему так необходимо доставить генерала во Францию.
— Мы хотим освободить страну от узурпаторов. На троне должен восседать Яков Стюарт, а вслед за ним — его сын. Вильгельм не имеет права на трон, и Анна не может быть его наследницей, пока живы Яков и его сын.
— Неужели все это так важно? — спросила я. — Вильгельм — хороший король, как отзывается о нем народ. Почему мы должны рисковать своими жизнями только затем, чтобы королевскую корону носил этот человек, а не другой?
Он засмеялся:
— Женский способ мышления!
— Ничуть не хуже мужского! — возразила я. — Вполне осмысленный способ мышления.
Хессенфилд потрепал меня за волосы, поцеловал. И поведал о том, что в Сен-Жермене воцарилось настроение разочарования и паники, когда там стало известно, что мятеж не удался, а генерала Лангдона заключили в Тауэр.