— Я думала, что Вы вернете меня в монастырь. — робко прошептала девушка.
— Никаких вопросов, девочка. — прорычал ей на ухо коп грубо схватив ладонью за упругие ягодицы. — ты превращаешь меня в очень…очень плохого полицейского, святоша. — мужчина проник ладонью в ее волосы склоняя голову назад так, что шейка монахини неестественно выгибается повторяя каждый изгиб костей. — надеюсь, ты готова к допросу. — сжимая цепочку наручников коп ухмыльнулся. — повторяй чаще свое любимое «Боже», малышка.
Грубо, так нагло и бесцеремонно он подхватывает ее под руку, и ведет к двери в глубине полицейского участка, откуда девочки уходят женщинами, откуда женщины выходят музами. Два металлических стула напротив друг друга, окна закрыты жалюзями, и всю комнату освещает одна тусклая лампочка, что такая типичная. Полицейский придвинул робкой монахине один из стульев, и она аккуратно села. Мужчина занял место напротив нее так близко, что его колено развело в стороны ее дрожащие ножки. Бросив фуражку на стол перед ее лицом, мужчина закатывает рукава до локтей и ухмыляется. Словно зная все ходы, монахиня покорно встает перед ним, поднимая голову к свету так, что ее нежная кожа становится предательски влажной. Момент. Резкий момент и полицейский одним движением распарывает ткань ее черной рясы, своим острым перочинным ножиком открывая вид совершенно обнаженного тела.
— Ищите метки дьявола, офицер? — уверенно произнесла монахиня за что получила хлесткую, раззадоривающую пощечину. — видите, ничего нет.
— Я еще не закончил с тобой, — коп коснулся свой ладонью стола так, чтобы вплотную прижаться к чувственному, женскому телу. — святоша… — голос его напоминал рычание.
Одним резким движением он спустил с изящных плеч ее разорванное платье так, что ткань повисла на железных браслетах. Мужчине явно нравилось видеть то, что перед ним была такая уязвимая женщина с таким покорно-диким характером. Сердце монахини бешено забилось, ведь она не могла ни коснуться этого мужчины, ни оттолкнуть его. Полицейский сел на стул, и широко раздвинув ноги, хлопнув себя по коленям. Девушка покорно села на них спиной так, что плотно прижатые друг к другу запястья упирались в его отвердевшее, мужское естество. Он развел ее ноги, прижимаясь колючим лицом к лопаткам. Грубая ладонь все так же нагло сжала мягкий, лохматый женский лобок до ее самого настоящего щенячьего скулежа. Она закрыла глаза, и прижавшись спиной к его торсу старалась сдерживаться, казаться не такой, но ее стоны выдавали закипевшее желание настоящей похоти.
— Ты знаешь, а ведь плохие вещи созданы для хорошеньких девочек. — прошептал он целуя ее влажную шею.
В этой фантазии бесконечно много вариантов концовки, но каждый раз коп оказывается заложником божественной страсти, которую так любят приписывать дьяволу, но только его помыслы, его мысли и желания самые светлые, самые чистые, да и за монашескими одеяниями женщины скрывается хвост и рога. На секунду мне стало дурно. Представляя, как его губы скользят по этой хрупкой, женской шейки я вздрогнула. Стыдно признаваться, но похоть съедала меня всю изнутри до бешенных мурашек, до чувственного дыхания и желания чисто в кошачьей манере подставляться каждому самцу, что хочет вкусного дела не меньше меня. Нина…Нина…туман…картинка теряется в пространстве, как вдруг я просто открываю глаза. Вокруг ничего из того, что я нафантазировала. Кафе, столики, Влад и улыбающаяся блондинка, что, нежно обвив своими ладонями мои руки, что-то спрашивала, но слов я совершенно не слышала. Ее спутник расплачивался с Владом за обед, а я начала разбирать слова…
— Нина, — снова произнесла блондинка. — я спросила, не находили ли Вы розового блокнота моей подруги? Марина, знаете такую? Она ужинает здесь по пятницам со своим мужем.
— Нинок, я же тебе отдал его, помнишь? — Влад улыбнулся.
— Давайте честно… — я вздохнула уверенно посмотрев на блондинку. — я его утопила. Да, Владислав Михайлович, действительно отдавал мне утерянный Вашей подругой блокнот, но дома я совершенно о нем позабыла и сунула передник в машинку.