— Какие вы низкорослые… И уже сгорбились, колоски к земле наклонили. А мой — видите — в небо смотрит…
Сестры промолчали. И только та, что была самой низкой оттого, что ее обвивал вьюнок, сказала:
— Ты не особенно тянись, Ржинка. Когда колос нальется, трудно будет держать его.
— А я и не думаю, наливаться, — шевельнула листочками Ржинка. — Разве затем я родилась, чтобы отдать людям зерно и умереть соломой?!
Но сестры сказали, что весь смысл жизни — в зерне. Придут морозы и погубят все, а они будут лежать на элеваторе и продолжать жить в зернах. Жить, чтобы со временем дать жизнь другим.
Но Ржинку это вовсе не привлекало. И потому ото всех разговоров она отмахивалась длинными узкими листочками и продолжала тянуться вверх.
И вот однажды подул колючий ветер и вся юго-восточная сторона неба покрылась желтоватой марью. Это из пустыни Кара-Кум на наши поля шел Суховей.
Ржинке сразу же стало душно. Но ей казалось, что во всем виновато солнце. И в полдень, нацеливаясь в него щетинками своего колоска, она жаловалась:
— У, какое ты рыжее! Обижаешь нас, сушишь. Ты же можешь напиться из ручейка и из речки… Спрячься за облачко, отдохни немножко.
А Суховей все дул, и безоблачное синело небо, и полуденное плавилось в нем солнце… К трем часам дня Ржинка вся разомлела, ей страшно хотелось пить, и она сказала:
— Столбик, я еще не стала такой высокой, как ты. Посмотри, пожалуйста, не видно ли тучи?
Но тучи не было видно, и на небе огненным шаром пылало солнце.
Перед закатом к Ржинке в гости прилетела Белогрудка. Она опустилась на телефонный провод и приготовилась пропеть свою любимую песенку, но вместо звонкого голоса послышался хрип. Она удивленно моргнула и прощебетала:
— Здорово, подружка. О, как ты выросла! А я для тебя песенку сочинила, да вот беда. — голоса нет. Но почему ты такая унылая?
— Не могу, Ласточка, — чуть слышно прошелестела Ржинка. — Задыхаюсь. Только в самых глубоких моих корешках осталось воды глотка на три. Белогрудка, слетай за горизонт, нет ли там тучки.
— Я и так знаю, — уверенно щебетнула Белогрудка. — Сегодня ночью жди дождика.
— Правда! А откуда ты знаешь?
Ласточка раскрыла клюв.
— Слышишь, — хрипит. Перед дождем у меня всегда пропадает голос. Пей, Ржинка, свои три глотка. Дождь будет. Это говорю тебе я — Ласточка!
Но сестры зашумели:
— Ржинка, не пей последнюю воду — погибнешь. Перед дождем лес точно замирает, а сейчас взгляни — кобчики вьются.
Но Ржинка посмотрела на них сверху вниз, достала из корешков влагу и выпила. Ведь Ласточке лучше знать!
Наступил вечер и стало темно. Но небо оставалось безоблачным, звезды мерцали тускло, а ночь не несла ни росы, ни прохлады. Все также сухой и жаркий дул Суховей, все также трескалась земля и кружились столбы серой пыли.
А утром проснулась Ласточка, раскрыла клюв и воскликнула:
— О, голос! — И всплеснула крылышками.
Она вдруг вспомнила, что вчера, гоняясь за мошками, она, разгоряченная, напилась из родничка и, вероятно, потому у нее пропал голос.
Очень встревоженная она полетела к Ржинке.
— Ржинка, ты еще не выпила свою воду? Не пей, пожалуйста, дождя не будет. Как — выпила? Ну и хорошо… Не очень-то беспокойся. Я сейчас приведу тучу.
Ласточка улетела, а «Обвитая вьюнком» сказала:
— Так мы и знали — обманет. И сейчас — полетает где-нибудь за бугром, вернется и скажет, что не нашла.
Ржинка молчала. А пить! Так ей хотелось пить!
И вдруг она встрепенулась, захлопала листочками и закивала колоском. С юго-запада стремительно приближалась Белогрудка. Она опустилась на провод и сказала:
— Ржинка, туча идет!
И правда — через час вся юго-западная сторона неба захмурилась, и, медленно наплывая на солнце, огромная туча задышала прохладой. Она развернулась над полем, готовясь пролиться дождем. Стало тихо, тихо и лишь, касаясь колосьев крыльями, носилась Ласточка и громко кричала:
— У ней много воды! Она напоит всех! Это я ее привела, я — Ласточка!
Но тут затаившийся за лесом Суховей вдруг поддел снизу тучу серыми столбами пыли, поднял ее и, как пушинку, отбросил за деревню.
Туча метала в него молнии, пугала громами, и сама Ласточка залетала ему навстречу и пыталась остановить крыльями. Но Суховей, разъяряясь все больше, словно огненное чудовище, дышал жаркой пастью и гнал, и гнал их обеих все дальше и дальше от поля.
Вскоре Ржинка, хотя и поднималась на самые кончики пальцев своей единственной ножки, видела от тучи на кромке неба один только краешек. Она упала духом, вся обмякла, и ее гордый колосок совсем поник.