Декабрь 1924
К музе*
Любовь боролась с смертию духовной
И в стороне я молчаливо ждал
Когда опять сияющее жизнью
Свое лицо ты обратишь ко мне.
Шел третий год борьбы членораздельной
Твой лик бледнел и покачнулся я
Мой грозный враг гремел десницей верной
Но с ним в борьбу вступила снова ты
И в этот час закрыв лицо руками,
Беспомощный я в домы отбежал
И вижу из окон полузакрытых
Что гонишь ты, что побеждаешь ты
Не хлещет дождь зарей полураскрытых
Развалин. Благоухание доносится.
И сад цветет в убежище
Полуразбитом бурей
Декабрь 1924
«Пред разноцветною толпою…»*
Пред разноцветною толпою
Летящих пар по вечерам
Под брызги рук ночных таперов
Нас было четверо
Спирит с тяжелым трупом
Души своей,
Белогвардейский капитан
С неудержимой к родине любовью
Тяжелоглазый поп
Молящийся над кровью
И я сосуд пустой
С растекшейся во все и вся душою.
Далекий свет чуть горы освещал
И вывески белели на жилищах
Когда из дома вышли трое в ряд
И побрели по пепелищу.
Я вышел тоже и побрел куда
Глаза глядят с невыносимой жаждой
Услышать моря плеск и парусника скрип
И торопливое деревьев колыханье.
Январь 1925
«Он думал: вот следы искусства…»*
Он думал: вот следы искусства
Развернутого на горах
Сердцами дам
И усачи с тяжелой лаской глаз
Он видел вновь шумящие проспекты
И север в свете снеговом
Пушистых дев белеющие плечи
Летящих в море ледяном
И в солнечном луче его друзья стояли
Толпилися как первые мечты
<и горькие глаза рукою прикрывали
и горькими глазами наблюдали
О горе новостях ему повествовали>
И новости ему в окно кидали
Как башмачок как ясные цветы
1925
<1925 год>*
(поэма)
ФИЛОСТРАТ:
«И дремлют львы, как изваянья,
И чудный Вакха голос звал
Меня в свои укромные пещеры,
Где все во всем открылось бы очам.
Свое лицо я прятал поздней ночью
И точно вор звук вынимал шагов
По переулкам донельзя опасным.
Среди усмешек девушек ночных,
Среди бродяг физических, я чуял
Отождествление свое с вселенной,
Невыносимое мгновенье пережил».
Прошли года, он встретился с собою
У порога безлюдных улиц,
Покой зловещий он чувствовал в покоях
Богатых. И казался ему еще огромней
Город и еще ужасней рок певца,
И захотелось ему услышать воркованье
Голубей вновь Почувствовать не плющ,
А руки возлюбленной.
Увидеть вновь друзей разнообразье,
Увенчанных бесславной смертью
Его на рынках можно было встретить,
Где мертвые мертвечиной торгуют
Он скарб, не прикасаясь, разбирал,
Как будто бы его все это были вещи.
Тептелкин на бумагу несет «Бесов»,
Обходит шажком фигуру,
Созерцающую бесконечность
ТЕПТЕЛКИН:
«А все же я его люблю,
Он наш, он наш от пят и до макушки,
Ведь он нас вечностью дарит
Под фиговым листком воображенья.
Дитя, пусть тешит он себя,
Но жаль, что не на Шпрее, не на Сене
Сейчас. Тогда воспользоваться им всецело
Могли бы мы. И бред его о фениксе
Мы заменили б явью».
ФИЛОСТРАТ:
«Какая ночь и звезды, но звезда
Одна в моих глазах Венера,
Иначе Люцифер – носительница света.
Труднее нет науки, чем мифология
Средь пыльных фолиантов
Я жизнь свою охотно бы провел,
Когда со мной была бы ты, Психея
Качаема волной стояла ты,
Глядя на город полуночный,
На приапические толпы,
На освещенье разноцветное реклам,
В природе ежечасно растворяясь
И ежечасно отделяясь от нее.
И стал я жить в движенье торопливом
Толпы погруженной в себя
Все снится мне, сияя опереньем,
Ты фениксом взовьешься предо мной,
И что костер толпы движенье
И человек костер перед тобой.
Что ж ты молчишь теперь,
Как будто изваянье, лишенное окраски,
С тяжелыми крылами.
Тебя не выставлю на перекрестке,
Пока ты вновь крылами не блеснешь
И розовостью плеч полупрозрачных».
Тептелкин появляется на том месте, где должны были бы быть двери