— Думаю, это хорошая тема для вашей домашней работы. В четверг жду полторы тысячи слов о вашем видении христианства в «Божественной комедии».
Джей скривил рожу.
— Мы все попадем в Ад за такие рассуждения, мисс Ньюман!
— И встретим там Данте, — хихикнула Мэгги.
Звонок с урока закончил эту странную дискуссию.
У Хизер было «окно», поэтому она заперла кабинет и собиралась направиться в учительскую за своим ланчем, но, уже закрыв дверь, она увидела, что Коннор ждет её, прислонившись плечом к стене.
— Коннор? — она постаралась придать своему голосу как можно больше спокойствия, хотя внутри у неё всё дрожало. — Что-то случилось?
Он пожал плечами.
— Хотел посоветоваться насчет моего эссе по «Анне Карениной» для факультатива по русской литературе. Мистер Дайер сказал, что я сделал из неё чуть ли не икону феминизма того времени, а должен был написать о её страданиях. Но разве то, что она выбрала не брак, а свободу и запретную любовь к Вронскому, не делает её феминисткой, стремящейся жить своим умом, а не чужим?
И снова Хизер показалось, что в его вопросе скрывался подвох. Она отругала себя за мнительность: Коннор не узнал её тогда, он был пьян, ему хотелось секса, всё в порядке. Не в порядке, разумеется, но по крайней мере, все осталось в секрете. Это останется твоей маленькой грязной тайной, и тебе придется учиться жить с этой тайной, Хизер Ньюман, если хочешь, чтобы в Баддингтауне на тебя не ополчились родители твоих же учеников, а Коннора не заклеймили “жертвой психологического насилия”.
— Твой нестандартный подход не все способны оценить, — согласилась Хизер. — Я много раз говорила тебе об этом. Но разве у тебя есть время сейчас обсудить «Анну Каренину»? Тебе не надо на урок?
Коннор улыбнулся, и, Боже, Хизер снова ощутила мягкий толчок в низу живота.
— Я готов сходить с вами на ланч.
Они устроились на скамейке в школьном дворе, закутавшись в куртки. Вокруг было достаточно учеников, чтобы Хизер чувствовала себя в безопасности и понимала, что Коннор не позволит себе ничего лишнего… с другой стороны, почему он вообще должен? Он ведь не узнал её тогда, так что она сама — единственная, кто нервничает сейчас. И может себя выдать.
Возможно, обедать с ним, пусть и на людях, — тоже нарушение субординации между учеником и учителем, но их спасало отсутствие свободных скамеек во дворе и вполне себе различимая физическая дистанция.
Хизер очень надеялась, что спасало. Хотя все вокруг выглядели так, будто им было плевать.
Коннор с хрустом надкусил яблоко.
— …в общем, мистер Дайер считает, что я совсем охренел, если расписываю Анну Каренину, как героиню, шедшую против патриархального общества, потому что на самом деле она всего лишь женщина, которая глубоко страдала из-за любви. А я считаю, что это фигня на постном масле, и Вронский для неё был всего лишь поводом, чтобы выступить против задолбавших её устоев и надоевшего брака, — он прожевал кусок, и Хизер невольно проследила, как двигалось его горло. — За неимением других поводов и запретная любовь сойдет.
— Ты так думаешь?
Он пожал плечами.
— Вот вы смогли бы пойти против общества ради мужчины? Если исходить из теории мистера Дайера.
Хизер моргнула. Коннор невозмутимо жевал яблоко, и, казалось, в его вопросе подвоха и вовсе не было, однако неприятное сомнение ворочалось, не давая просто отмахнуться от смутных подозрений.
— А ты ради женщины? — вернула она вопрос.
— Ради определенной — да. Но вы увернулись от ответа, мисс Ньюман.
Разговор становился личным и опасным. Коннор доел яблоко и метко швырнул огрызок в стоящую неподалеку урну.
— Это был весь твой ланч? Хочешь сэндвич? — Хизер протянула ему бутерброд с ветчиной.
Он улыбнулся.
— Не успел утром приготовить. Спасибо, — его пальцы коснулись руки Хизер, скользнув по коже, и она дернулась. Щеки вспыхнули. Дура. Сама же эту субординацию и нарушила. — Так что же, мисс Ньюман, как бы вы поступили на месте Анны?
Хизер не знала, что ответить. Смогла бы она пойти ради самого Коннора против общества этого маленького городка — да и общества в целом, если на то пошло? Коннор заслуживал быть счастливым, заслуживал исполнения каждой его мечты, но и она заслуживала спокойствия и счастья не меньше, а как бы закончилась их жизнь, если бы она поддалась эмоциям… если бы другие люди узнали об этом?
Их имена трепали бы на всех углах. Сама Хизер стала бы растлительницей подростков, и не важно, что Коннор уже совершеннолетний. Фраза «переспал с училкой» неоном светилось бы у него на лбу. Возможно, он чувствовал бы себя сломанным, когда до него дошло бы, почему многие на него смотрят с жалостью. Его жизнь была бы разрушена.
Впрочем, есть вероятность, что некоторые одноклассники бы посчитали его очуметь каким удачливым сукиным сыном. Но точно не окружающие его взрослые.
Она вертела эти мысли постоянно, с параноидальной настойчивостью, и не могла от них отделаться. Не могла их отпустить.
А чего стоила бы улыбка Коннора, обращенная к ней? Его прикосновения и поцелуи? Его доверие и его… симпатия? Привязанность? Влюбленность?
Хизер вдруг почувствовала себя Анной, стоящей на перепутье, и кто знает, собьет ли её поездом или она всё же сможет быть счастливой, наплевав на всех? У Карениной не получилось.
— Мы живем в другом мире, Коннор, — наконец, произнесла она. — Здесь разрешены разводы и мало кого удивишь наличием юного любовника.
Коннор сощурился.
— Мы всё ещё живем в мире, где иногда влюбленность может привести к буллингу и остракизму, — он покачал головой. — Смогли бы вы пойти на это, зная, что вас осудят?
Кто-то из старшеклассников прошел мимо них, громко обсуждая предстоящую игру и нового капитана футбольной команды.
Хизер не выдержала. Сунув пустой контейнер из-под еды в сумку, она тряхнула головой и повернулась всем корпусом к Коннору.
— К чему ты клонишь? — её вопрос прозвучал резко, однако игры ей уже надоели. Сердце билось где-то у горла. Она ужасно боялась ответа, но ещё больше злилась из-за намеков, которые понимала и не понимала одновременно.
Он пожал плечами.
— Вам виднее, мисс Ньюман. Волку нужны большие уши, чтобы на них могли вешать лапшу, но волки не умеют притворяться, — от его слов у неё аж в горле пересохло. Коннор поднялся со скамеечки и закинул рюкзак на плечо. Склонился к её уху, обдавая запахом мятной жвачки. — Я готов идти до конца, как шла Анна, а вы?
Хизер почувствовала, как у неё на шее мелкие волоски встали дыбом, и не только от его близости, заставляющей тянуться к нему, хотеть прикоснуться.
Он знал. Коннор, черт возьми, узнал её, и просто принял её правила игры, но теперь у него были свои.
Господи, что она наделала?
*
Хизер возвращалась домой в ещё более растрепанных чувствах, чем приехала из Бангора. Холодный ноябрьский ветер швырнул ей в лицо оставшуюся листву, и она отмахнулась, продолжая думать: она влипла, она чертовски влипла. Делать вид, что не понимает, о чем говорит Коннор, у неё больше не удастся, но и говорить с ним откровенно… Боже, о чем? Объяснять, что была пьяна, поддалась порыву — дать ему карты в руки. Честно сказать, что боится осуждения — он уже выразил свое мнение по этому вопросу, и видеть разочарование в его глазах ей будет больно. Практически невыносимо.
Чего хотелось ей самой?
Она хотела Коннора. После Бангора — ещё сильнее и мучительнее. Она хотела болтать с ним и обсуждать книги, фильмы, музыку и компьютерные игры и вообще всё подряд, как и раньше, но ещё хотела держать его за руку, целовать его, заниматься с ним любовью… она хотела всего, что так и не получила от Джошуа. Всего, что — она понимала — грело бы ей сердце и делало бы счастливыми их обоих.
Но желания слишком часто разбиваются о реальность, не так ли?
Реальная жизнь в любой момент может показать свое истинное лицо. Счастье побьется вдребезги, а судьбы будут поломаны из-за неумения сдержать собственные чувства… хотя бы на полгода, Боже. Пока Коннор не закончит школу.