Запах его жертвы въедался в ноздри. Мальчишка был с ней, и, кажется, во всех смыслах; трахался с ней, и должен был поплатиться за это, но не сейчас. Мальчишка будет козырем, будет самой страшной жертвой, что сломает её. Ведь он так ей дорог.
Его злило, что приходилось выжидать, но это было всё ещё слишком близко к его цели. Он собирался искупать этот городишко в крови, так ему велел голос шамана и барабанный бой, не утихающий в ушах.
Тот парнишка, чья семья уехала из города.
Старуха, оберегающая его цель.
И, наконец, мальчишка, как последняя капля.
Он обошел дом, заглянул в окно. Внутри было темно. Он знал, что ему ничего не стоит разбить окно и вломиться внутрь.
— Г-р-р-р, — он обернулся. Псина, до того мирно дремавшая во дворе, поднялась и зарычала, вздыбив шерсть на затылке. — Гр-р-р… — и разразилась лаем, который тут же оборвался, переходя в визг, когда он бросился вперед и вцепился зубами собаке в загривок.
Не то, чем он хотел перекусить в этот вечер, но нельзя было, чтобы этот кусок шерсти разбудил всех в округе.
На этот раз он не стал оставлять растерзанные клочья, а утащил собаку с собой. Сожрать его где-нибудь в стороне было легче, чем ждать, пока его обнаружат. Не время. Не место.
Он снова был очень, очень голоден.
И когда людишки могли выскочить во двор, привлеченные собачьим визгом, он уже был довольно далеко от них.
*
Коннор проснулся от лая Криспи, который, захлебнувшись в самом начале, перешел в визг и затих. Подорвавшись на постели, он запрыгнул в кеды и бросился вниз, едва не навернувшись на последней ступеньке, но успев прыгнуть вперед — недаром он хорошо уходил от фолов в соккере.
Что-то случилось.
Что-то, мать твою, определенно случилось. Сердце стучало в груди, как барабан.
Перед домом было пусто. Пёс не бросился под ноги и вообще не подавал никаких звуков. Даже не скулил.
— Криспи! — позвал Коннор. — Криспи, мальчик?
Тишина. Ни знакомого лая, ни визга. Он почувствовал, как его пробирает не только холодом улицы — ещё бы, он вылетел из дома, как был, в кедах и спальных шортах! — но и ужасом понимания.
С Криспи что-то действительно произошло.
Что-то страшное.
У него похолодели ладони.
— Коннор? — видимо, на его не слишком тихий бег проснулась мать и спустилась вниз. В ночной рубашке, она замерла в дверях. — Коннор, что случилось?
Если бы он и сам знал! Коннор, не думая, что где-то в темноте всё ещё может скрываться животное, напавшее на Криспи, метнулся в одну сторону двора, в другую… ничего. На преддомовой дорожке одиноко темнело на гравии пятно крови.
У Коннора сдавило горло. Опустившись на одно колено, он дотронулся до мелких камешков.
— Блять, какая тварь…
Кровь была свежей. Естественно, свежей.
Если здесь и было какое-то животное, то оно скрылось слишком быстро, утащив Криспи с собой. Сердце Коннора сжалось от тоски и боли.
— Иди в дом, мам, — глухо произнес он, не оборачиваясь.
Слезы душили, каждое слово давалось ему с трудом, падая тяжелым грузом на душу. Он должен был забрать Криспи в дом сразу же, как узнал про медведя, но Криспи так не любил ночевать внутри…
Коннор всхлипнул.
— Что произошло? — проснулся и отец. — Коннор, почему ты без куртки?
Да в жопу бы эту куртку! Его прорвало, и слёзы потекли по щекам. Криспи, его малыш Криспи, которого он растил, воспитывал и дрессировал; Криспи, защищавший их семью до последнего, даже когда к их не так далеко стоящему от леса дому подобрался бешеный зверь… Криспи…
— Пап, где твое чертово ружье?
— Коннор, что?.. — мама попыталась схватить его за плечо.
Коннор дернулся, уворачиваясь от прикосновения, едва не толкнув её саму. Гнев клокотал вулканческой лавой, обжигая, сметая все барьеры, отрубая напрочь инстинкт самосохранения.
— Где. Это. Гребаное. Ружье.
Где-то в глубине его заблюренного яростью и болью сознания проблески разума требовали остановиться. Куда ты пойдешь, где будешь искать животное, ты что, в шортах в лес в ноябре собрался? Коннор сморгнул слёзы, даже не пытаясь отогнать багровый туман, застилающий ему глаза, рванулся в дом. Он должен убить это чудовище, забравшее Криспи, он должен найти свою собаку, он должен…
Он должен…
Его гнев, его боль требовали крови.
— А ну стой! — отец чудом перехватил его, с трудом справившись с мощью, выработанной в Конноре соккером. — Стой, сопляк!
Коннор дернулся, попытался отпихнуть преграду, в которой с трудом узнавал отца. Щеку обожгло ударом.
— Никакого тебе ружья, сопляк! — рыкнул Бен Дуглас. — Ты с ним даже обращаться не умеешь толком! Совсем охренел?!
Лицо горело от пощечины, но Коннора хотя бы отрезвило. Ярость схлынула.
Гребаное бешеное животное прикончило в городе уже четверых, однако прежде не подбиралось так близко к его собственному дому. Только когда багровый туман стал отступать, а мир — обрел четкие очертания, Коннор смог мыслить адекватно.
Волной на него накатило липкое осознание: если бы не Криспи, перебудивший весь дом… кто оказался бы на его месте? Собирался ли медведь вломиться в дом? Рыжий пёс, с детства скачущий вокруг хозяев ярким, громколающим вихрем, бросился защищать Коннора, как всегда защищал. Коннора замутило, тошнота кислотой подкатила к горлу.
Отец всё ещё держал его за плечи.
— Пусти, — Коннор рванулся из его хватки. — Я спокоен!
— Оно и видно, — отец встряхнул его снова и только потом отпустил. — Иди спать, я сказал. Я сам пойду искать Криспи.
— Он к тебе не пойдет!
Отец поджал губы. В его взгляде ясно читалось: если ещё будет, кому подходить.
Горло снова сдавило.
— Коннор, — мама обняла его за плечи, потянула в дом. — Милый, идем. Отец разберется.
Если бы.
Он позволил матери себя увести. Кэрри, которую тоже разбудили крики, дрожала на диване. Завидев Коннора, она бросилась к нему, обняла и всхлипнула в плечо. Её всю трясло. Впрочем, как и его самого. Боль царапалась в горле, в сердце, заставляла прикусывать изнутри щеку, чтобы снова не разреветься.
Если он начнет реветь, Кэрри от этого легче не станет.
Уткнувшись носом в пушистые темные волосы сестры, Коннор погладил её по спине, успокаивая. Они оба отлично понимали, что Криспи мертв, хотя вслух никто этого так и не произнес.
Маленький Криспи защитил их. Как сумел.
Краем уха Коннор слышал обрывки разговора отца и матери:
— …медведи обычно боятся людей…
— Тина, медведь-шатун вполне может зайти в дом…
— …дети…
Голоса утихли, когда отец ушел за ружьем. Вернулся он уже в своем обычном охотничьем снаряжении. Мать обнимала себя руками: ей явно не нравилась идея идти на охоту среди ночи. Но если уж отцу что-то втемяшилось в голову, ему и комендантский час был не указ.
— Подожди до утра, — мать предприняла ещё одну попытку.
Отец хмыкнул.
— Будет поздно. Это всего лишь животное, Тина. Они бессильны против пули.
Этот спор Коннор уже слышал много раз, и матери ни разу не удавалось его выиграть. Никогда.
Кэрри шмыгнула, отстраняясь.
— Пап… разве это не опасно?
— Не опаснее, чем охотиться днем, — отец потрепал её по макушке. Коннора передернуло от его жеста: будто Кэрри была ребенком, которому достаточно легкого ободрения. Те времена давно прошли.
В любом случае, отец лгал.
Ночная охота очень опасна: животные, в отличие от людей, видят в темноте гораздо лучше. Или ориентируются на запах. Умеют передвигаться бесшумно: ошибочно считать, будто медведи неуклюжи и с треском ломятся через кусты.
Чаще всего вы даже не заметите гризли, пока не будет уже слишком поздно.
*
В лесу было тихо. Так тихо, что у Бена Дугласа против воли волоски на затылке дыбом встали. Обычно даже зимой лес не такой мертвенный, как был этой ноябрьской ночью.
Он выругался сквозь зубы. Ещё не хватало ему бояться тишины! Снег ещё не выпал, так что не заскрипит под его ногами и не спугнет медведя.