"Какие знаки?" - недоумевал я.
"Ну, допустим, показывая мне расстояние между большим и указательным пальцами, - Если я перехватываю, то уменьшай это расстояние. Если недобираю увеличивай. Понятно? Вот так!" - И она показала мне на пальцах, что от меня требуется. С той поры я всегда выражал ей свои соображения незаметно для посторонних, и нам обоим это доставляло большое удовольствие...
Блистен рассказывает мне еще множество интересных деталей, в которых я как в зеркале вижу отражение маленькой, умной, темпераментной и на редкость талантливой женщины.
- Вы знаете, для этого фильма была создана песня, которую Эдит непременно хотела петь в концертах. Видели бы вы, с какой настойчивостью приучала она публику к этой песенке! Сначала публика никак не принимала песни. Но Эдит добивалась своего и довела исполнение до такого совершенства, что песня стала популярной...
Я нашла эту песню среди пластинок с записями концертов Эдит Пиаф. Слова для песни написал Анри Контэ, музыку - Маргерит Монно.
Был вечер.
Площадь Трините.
И грохнул выстрел в темноте.
У дамы удивленный вид:
Мужчина на земле лежит...
И вот уж новый номерок
На регистрации в бюро.
И полицейский комиссар
Кладет печать - глухой удар...
Идет допрос, и рвется нить
Она не хочет говорить.
Лишь с прошлым мысленно она
Теперь беседует одна...
Все начиналось летним днем,
Гуляли целый день вдвоем.
Потом он с нею танцевал.
Потом, конечно, целовал.
Потом...
да этого вполне
Довольно, чтоб сгореть в огне...
Пошли в двенадцатый район,
Был брак в мерии заключен.
И так же грохнула печать,
Чтоб вместе жизнь теперь начать.
Потом они пошли вдвоем
И встали перед алтарем.
И в церкви хор звучал для них,
Орган играл для них одних.
И свадьба чудчая была.
Трезвонили колокола,
Такой веселый, громкий звон
Динь-дон! Динь-дон!
Динь-дон! Динь-дон!
Они трезвонили,
Вокруг не поняли,
Что это был не звон, а стон.
Динь-дон! Динь-дон!
Изменит он!
И шел трезвон - динь-дон! Динь-дон!
Предатель он! Изменник он!
Трезвон! Трезвон!
- Вы не можете себе представить, - горячо продолжает Марсель, - какую великолепную деталь для исполнения нашла Эдит. Когда в оркестре начинали звонить колокола, Эдит принималась раскачивать головой вправо и влево. Все сильней, уже всем корпусом раскачивалась она, подчеркивая свое исступленное отчаяние движением, в такт колоколам, которые вызванивали безысходное горе, безумие женщины, убившей своего мужа...
Второй фильм мы снимали уже в 1958 году, вместе с режиссером Пьером Брассером. Это был фильм "Любовники завтрашнего дня". Драма маленькой служанки провинциального кабачка в браке с грубым и жестоким человеком - шофером. Действие происходит в ночь под рождество. После ссоры с мужем женщина напивается и засыпает за столом в кабачке.
Среди ночи появляется молодой незнакомец, который просит срочно починить его машину. Никто из шоферов не хочет работать в сочельник. Приходится ждать до утра. Незнакомец заговаривает со служанкой. Они друг другу симпатичны. Мало-помалу между ними возникают искренние, дружеские отношения.
На ремонт машины уходит три дня, в течение которых разыгрывается драма. Незнакомец оказывается известным дирижером, убившим свою жену, которая ему изменяла. Он был вынужден бежать из Парижа, и его разыскивает полиция. Все это узнают местные шоферы из газет. Маленькая служанка уговаривает дирижера бежать. Между ними разыгрывается прелестная сцена, где она благодарит его за короткую, чистую дружбу. Но в эту минуту врывается муж и грубо обрывает их разговор, заявив, что он уже вызвал полицию.
И тогда служанка убивает мужа. Дирижер предлагает ей бежать вместе с ним, но она отказывается. Их обоих захватывает полиция, и судьба соединяет их, арестованных в один и тот же час, как любовников, которыми они никогда не были...
Здесь, - добавляет Марсель, - прием был очень интересен именно тем, что Эдит не пела на экране, а песнь ее звучала за кадром. Эдит словно слушала сама себя, собственный голос, голос ее души.
Да, - заканчивает Марсель свой рассказ. - Эдит Пиаф была чудом во всем! Она чувствовала, как никто, пела, как никто, одевалась странно, как никто. Она умела радоваться до сумасшествия, хохотать до колик, но и сердилась она до исступления, до звериного неистовства. Она умела не прятать своих недостатков и умела не прятаться за своими достоинствами, добрыми поступками, которым не придавала никакого значения. Я горд и счастлив ее дружбой, ее доверием, которыми она дарила меня до конца своей жизни...
Мы расстались с Блистеном поздно вечером. Стоя у окна, я смотрела на скупо освещенный тротуар переулка, вдоль которого стояли автомобили, поблескивая полированными плоскостями разных цветов.
Марсель бежал по тротуару, и оттого, что он был в сером, он казался легким, как собственная тень. Я смотрела ему вслед и думала о том, что все же Эдит не получила в мире кино должного внимания, уже просто потому, что не во всех странах были показаны ее фильмы. У нас, во всяком случае, никто не знает о них. И пожалуй, здесь, в этой области, она осталась кинозвездой без света. А между прочим, Чарли Чаплин однажды сказал о ней:
"Я обожаю ее и высоко оцениваю ее дарование, она как актриса сделает на экране то, что делаю я..."
"БАЛЛАДА О СТА ДВАДЦАТИ"
Улица Баллю. Она находится между площадями Клиши и Пигаль. Квартал кабачков, театриков, квартал ночных развлечений. Я попадаю туда белым днем. Со станции метро "Клиши" поднимаюсь на площадь, заворачиваю в узенькую старинную улочку. Вот и нужный мне дом. Он режет, как острый нос высоченного корабля, перекресток улиц Баллю и Вентимиль. Вот и балкончик на третьем этаже. С балкона мне машут двое. Совсем как на холсте парижского художника начала нашего века. Это Вера Вольман и ее муж Григорий Хмара.
Вера - журналистка, президент Интернациональной федерации кинопрессы, высокая, еще молодая и стройная, в ярко-синем платье лаконичных линий, со стрижеными перистыми, пшеничного цвета волосами. Хмара - старый, в бытность свою, сорок лет назад - актер МХАТа в Москве.