Она приняла тельце так, будто принимала дар, и стала подниматься.
Но латиноамериканка опять потянулась рукой и коснулась раны в форме распятия на шее Сестры Ужас. Она изумленно произнесла:
- Бендито. Муй бендито.
Сестра Ужас встала, а латиноамериканка медленно отползла от воды и легла на пол, съежившись и дрожа.
Джек Томашек взял трупик у Сестры Ужас и пошел во тьму.
Бет сказала:
- Не знаю, как, но вы это сделали.
Она нагнулась, чтобы дать латиноамериканке бутылку с имбирным пивом; она взяла ее у Бет и допила до конца.
- Боже мой, - сказал Арти Виско, стоявший позади нее. - Я только что понял... Я даже не знаю вашего имени.
- Имя... Какое? - удивилась она.
Какое у меня имя? Откуда я появилась? Где то тенистое дерево, которое приютило мою маленькую девочку? Ни один ответ не пришел к ней.
- Можете меня звать...
Она заколебалась. Я же старьевщица, подумала она. Я никто, я всего лишь старьевщица без имени, и я не знаю, куда иду, хотя, во всяком случае, я знаю, как попала сюда.
- Сестра, - ответила она. - Зовите меня... Сестра.
И до нее дошел внутренний крик: я больше не безумная.
- Сестра, - повторил Арти.
Он произнес это как "Систа".
- Не так уж и много для имени, но думаю, что оно подходит. Рад познакомиться с вами, Сестра.
Она кивнула, смутные воспоминания все еще крутились. Боль от того, что она вспомнила, еще не ушла и останется, но это случилось очень давно и со слабой и беспомощной женщиной.
- Что будем делать? - спросила ее Бет. - Не можем же мы просто оставаться здесь, а?
- Нет. Не можем. Завтра я и Арти собираемся пройти через Голландский туннель, если он не поврежден. Мы идем на запад. Если вы трое хотите идти с нами, приглашаем.
- Оставить Нью-Йорк? А что, если... там ничего нет? Что, если все пропало?
- Будет нелегко, - твердо сказала Сестра. - Будет чертовски трудно и чертовски опасно. Не знаю, как будет с погодой, но все же нам надо сделать первый шаг, ибо это единственный способ, какой я знаю, чтобы попасть куда-либо. Правильно?
- Правильно, - эхом ответил Арти. - У вас хорошая обувь, Бет. Она выдержит долгую дорогу.
Нам придется далеко идти, рассудила Сестра. Очень далеко, и лишь Богу известно, что мы там найдем. Или что встретит нас.
- Хорошо, - решила Бет. - Ладно, я с вами.
Она опять погасила зажигалку, чтобы беречь бензин.
На этот раз ей показалось, что вокруг не так уж и темно.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СТРАНА МЕРТВЫХ
19. САМАЯ БОЛЬШАЯ ГРОБНИЦА МИРА
Человек с окровавленными лоскутьями рубашки, намотанными на обрубок правой руки, осторожно продвигался по иссеченному глубокими трещинами коридору. Он боялся, что упадет и обрубок начнет кровоточить, много часов из него капала кровь, пока наконец не свернулась. Он ослаб, в голове у него мутилось, но он заставлял себя идти, потому что хотел увидеть все сам. Сердце колотилось, в ушах стоял шум крови. Но что больше всего отвлекало его внимание, так это зуд между большим и указательным пальцами правой руки, которой уже не было. Зуд в руке, которой нет, сводил его с ума.
Рядом с ним следовал одноглазый горбун, а перед ним, с фонарем, разведывая дорогу, шел мальчик в разбитых очках. В левой руке мальчик сжимал мясной топорик, острие которого было испачкано в крови полковника Джимбо Маклина.
Роланд Кронингер остановился, луч фонарика прошивал смутный воздух перед ним.
- Это тут, - сказал "Медвежонок". - Вот тут, Видите? Я говорил вам, правда? Я говорил вам!
Маклин прошел несколько шагов вперед и взял фонарик у Роланда. Он пошарил им по преграде из валунов и плит, которые совершенно перекрыли коридор впереди них, отыскивая трещину, слабое место, дырку, куда можно бы вставить рычаг, что угодно. Но и крысе не проскочить бы внутрь.
- Господь нам поможет, - спокойно сказал Маклин.
- Я же говорил! Видите? Разве я не говорил вам? - бормотал "Медвежонок".
Обнаруженная преграда отняла у него остатки воли, которые еще двигали им.
За этой каменной преградой находился склад с неприкосновенным запасом пищи и воды и помещение с оборудованием. Они были отрезаны от всего фонарей и батареек, туалетной бумаги, сигнальных ракет, от всего.
- Нас нае...ли, - хихикнул "Медвежонок". - Как нас нае...ли!
Пыль оседала в луче фонарика. Маклин посветил вверх и увидел рваные щели, раздирающие потолок. Значительная часть коридора могла еще обрушиться. Кабели и провода оборвались, а стальные опорные балки, предназначением которых было сохранить Земляной Дом при ядерном нападении, были начисто срезаны. "Медвежонок" смеялся вперемешку со всхлипами, и поскольку Маклин осознал всю глубину катастрофы, он больше не мог вынести свидетельства человеческой слабости; он оскалился, лицо его перекосило от злобы, и повернувшись, ударил "Медвежонка" по лицу зудящей правой рукой.
Но правой руки у него не было, и он отдернул руку назад. Боль была оглушающая и страшная, и сквозь тряпки закапала кровь.
Маклин убаюкивал свою искалеченную руку на груди, плотно зажмурив глаза. Он чувствовал себя отвратительно, вот-вот его вырвет или он обосрется. Дисциплина и контроль! - думал он. Возьми себя в руки, солдат! Возьми себя в руки, мать твою!..
Когда я открою глаза, - сказал он себе, - каменный завал исчезнет. Мы сможем пройти прямо по коридору, где лежит пища. У нас будет все, что надо. Пожалуйста, Боже... Пожалуйста, сделай, чтобы все было как надо.
Он открыл глаза.
Преграда из камней была на месте.
- Есть у кого-нибудь пластиковая взрывчатка? - спросил Маклин, голос его эхом отдавался в коридоре.
Это был призрачный голос, голос человека на дне грязной ямы, вокруг которого раскиданы трупы.
- Нам придется умирать, - сказал "Медвежонок", смеясь и плача, единственный глаз его дико глядел. - Мы в самой большой в мире гробнице!
- Полковник?
Это сказал мальчик. Маклин осветил лицо Роланда. Это была запыленная, забрызганная кровью, бесчувственная маска.
- У нас есть руки, - сказал Роланд.
- Руки. Конечно. Одна рука у меня. Две у тебя. Две руки "Медвежонка" тоже не из говна. Конечно, у нас есть руки.
- Не наши руки, - спокойно ответил Роланд. К нему пришла идея, простая и ясная. - Их руки. Тех, кто еще есть наверху.
- Гражданских? - усомнился Маклин. - Пожалуй, не найдем и десятка, годных к работе. И посмотри на потолок. Видишь эти трещины? То, что осталось от него, вот-вот упадет. Кто будет работать, когда такое висит над головой?