Сейчас, в светлое время года, солнце по-прежнему висело высоко на небе, жужжали пчелы, чирикали птицы, а внизу, на лугу, на сухой мшистой кочке под деревьями Лотта заметила вдруг зайца. Она подала безмолвный знак своему спутнику, и тот направил объектив камеры на зайца. Заяц стоял неподвижно, навострив уши, а затем, возможно, учуяв их присутствие, он вдруг подпрыгнул и поскакал прочь, но как-то нескладно и неуклюже, подволакивая заднюю лапу, видимо, поврежденную. Они переглянулись, но что тут поделаешь, да ничего, а в следующий миг заяц уже скрылся из вида.
– Бедняга, – пожалела она.
– Может, притворяется? – Таге Баст направил камеру на нее.
– В смысле? – не поняла она.
– Притворяется специально ради нас. – Он подошел ближе.
– Нет, – ответила Лотта.
– Уверены? – спросил он и хотел подойти еще ближе, но она вытянула руку и остановила его, уперлась рукой ему в грудь, однако Таге Баст не отошел в сторону, а навалился ей на руку, казалось, опусти она руку – и он упадет.
– Почему? – Он перешел на шепот. – Откуда ты знаешь, Лотта? – Он назвал ее по имени. Она упиралась рукой ему в грудь.
– Потому что притворство – удел человека, – ответила она и опустила руку. Таге Баст потерял равновесие, сделал несколько шагов, но не упал и драгоценную камеру тоже не уронил.
К автобусной остановке они возвращались молча. Она села в тот же автобус, на котором они приехали сюда. Он поехал на другом, потому что жил на Майорстюа – говоря об этом, он едва заметно запнулся, но от ее слуха это не укрылось.
У нее никак не получалось выбросить из головы того хромого зайца. Тот был один и не понимал, почему ему так больно. Животные не осознают, что страдают, и от этого переносить страдание еще сложнее. Когда человек ломает ногу, он кричит от боли, потом ему ставят диагноз и назначают лечение, человек предвидит, что боль пройдет, и от этого ему уже становится легче. По крайней мере, так дело обстояло с ней самой, когда она сломала лодыжку, но сначала не поняла, что произошло. Видимо, люди, подвергающиеся пыткам – насколько, конечно, она могла судить, – чувствуют что-то наподобие. В большинстве случаев им известно, почему их пытают, и от этого пытку, наверное, выносить чуть легче? Или нет? И жертва пыток может призвать на помощь гнев и упрямство, представив, как однажды отомстит своему палачу – ведь эта мысль способна облегчить боль. А животные? Бессловесный заяц не умеет говорить, не может ни поделиться ни с кем своей болью, ни мысленно убежать от нее.
Она окунула несколько незабудок во взбитый белок, выложила на бумагу для запекания и посыпала сверху сахаром, стараясь унять вернувшуюся тревогу. Но сейчас причиной ее стал заяц, его непритворные страдания, его увечья и боль, облегчить которую она не могла. А что, если Таге Баст, говоря, что заяц притворяется, говорил о самой Лотте – что это ей свойственна неискренность? Однако зайца она пожалела совершенно искренне! И вообще – Таге Баст поставил ее в такое положение, в котором сложно казаться правдивым и честным. Лотта разозлилась на него: она согласилась ему помочь, а теперь из-за него чувствует себя неловко. А что, если именно этой цели, этой неловкости он и добивался, что, если ее и хотел поймать в объектив камеры? Тогда ради чего? Ну да, потому что этот вид искусства вообще связан с неловкостью и потому что студенты Школы искусств должны научиться справляться с ней, а иначе им не выжить – может, поэтому? Мамаша Кураж, Мамаша Кураж… Лотта жалела, что согласилась участвовать в этом.
– What’s in it for me?[4] – спросила она вполголоса, и тут от Таге Баста пришло сообщение. Он благодарил ее за прогулку по лугу, где пчелы лакомились цветочным нектаром, и по лесу, где на каждом шагу подстерегают опасности и зайцы. «Встретимся на неделе? Привет от незабудок (не засахаренных)».
На этот раз про съемки он не написал.
Выпив бокал вина, она ответила: «Да».
Потому что если он и впрямь хочет поймать ту неловкость, которая давно уже поселилась в стенах Академии искусств и свидетелем которой Лотта сама не раз становилась – а особенно сильно эта неловкость проявлялась в общении со студентами Академии, создававшими столько претенциозной чуши, что, критикуя ее, непременно прослывешь злобным ретроградом, – тогда отказываться Лотта не станет. К тому же при общении с некоторыми из ее собственных, амбициозных и эгоцентричных, студентов она тоже испытывает неловкость. Нет, бойкотировать проект Таге Баста нельзя, это означало бы в какой-то степени предать саму себя и Лайлу Май, а этого ей не хотелось, призналась она себе самой после бокала вина. Бедный бессловесный заяц…