— Так печально…
— Да. Жена Эштона — его бывшая жена — наложила на себя руки, и он совсем сломался после этого известия. Уехал в Англию, и больше мы о нем ничего не слышали.
— О…
— Бывает.
— Да, мы ведь хорошо это знаем, не так ли? Дэйн, у тебя появились какие-то чудовищные шрамы. На лице, спине и этот совершенно жуткий — на ноге.
— Порезался, когда брился.
— Не смешно. А страшно.
— Такая работа.
— И ты снова будешь ее выполнять? Интересный вопрос, не так ли?
— Очередное интервью? Тогда очередной ответ. Да, я снова буду ее выполнять. Теперь-то ты понимаешь, почему?
— Думаю, что да. У меня возникли в свое время проблемы с моральной стороной дела, но потом я поняла, что мораль — понятие растяжимое. Уитни Мэйсон врач, но я могу поставить его мораль под сомнение — причем, иначе, чем я делала это с тобой. Мне кажется, меня волновал твой род занятий, но никак не профессиональная этика.
— Очень рад тому, что ты все ближе и ближе подбираешься к сущности дела. Пойми, Сара, я никогда не был чудовищем.
— Но зато сам выбирал конфликты и сам их решал. В этом было нечто…
— Просто не терплю дерьма. Ни от кого.
— А что стало со стихами?
— Иногда я все еще пишу их — в своем сердце. Я создаю их — и забываю. Это избавляет меня от критики.
— Истинный художник.
— Сара, я самый счастливый человек па свете. Всегда знал, кто я и что я, — никаких проблем и кризисов в личностном плане. Этому меня обучил Таводи. Я отлично выполняю то, что умею, наслаждаюсь жизнью, а теперь, после того, как ты вернулась, жизнь станет еще прекраснее, и я никогда и ни на что ее не променяю.
— Знаешь, Дэйн, я поняла тебя. Наконец-то.
— Очень хорошо, потому что меня утомил этот разговор.
— Может быть, хочешь немного поспать?
— Нет. Я голоден, как черт. Может, чего-нибудь съедим?
— С удовольствием.
— Тогда вот тебе меню: как только выберемся отсюда — повезу тебя в Париж. Накуплю тебе эскарго столько, чтобы тебе их и за два часа было не умять, а затем — э-э, дай подумать — суиссо де шевуруиль, салат, французский деревенский хлеб, муссе, о пом а ля Шантилльи. А пить, я думаю, будем Брюэлли.
— Надо же, вы посмотрите, из Теннесси, да прямо в князи.
— Не стоит недооценивать горных мужчин, дорогуша.
— А ты всегда угощал своих женщин такими изысками?
— Ревнуешь?
— Нет.
— Мы просто потеряли с тобой уйму времени, Сара.
— Надеюсь, теперь с этим покончено.
— Едва за полдень. Нам еще ждать и ждать.
— Уверен, что не хочешь соснуть?
— Уверен. Есть какие-нибудь предложения?
— Да. Да.
Дэйн, не поворачиваясь к окну, вложил нож в ножны. Под ним второй взвод вьетнамцев стоял посередине улицы, пока первые четверо солдат уходили из деревни. Подразделение, занявшее их место, было точным повторением первого — молодые, подтянутые, закаленные в боях. Первое, что они сделали — разведали местность, не заходя в дома, а попросту запоминая расположение и отдаленность заброшенных полей. Это продолжалось всего несколько минут, и после рекогносцировки подразделение заняло тот самый дом, в котором часовали первые часовые.
Дэйн постарался рассмотреть их оружие. Издалека казалось, что все они носят советские АК-47 и, по-видимому, этим оружием вооружен весь вьетнамский взвод. У одного из подразделения на боку висела кобура с пистолетом, у остальных — ножи или небольшие стальные мачете. Одеяла были завернуты в гамаки, а на поясах болтались мешочки с — как это было известно Дэйну — рисовым рационом. Он не заметил ни гранат, ни гранатометов, но достоверно ничего пока сказать об этом не мог. Он отвернулся от окна.
Сара спала, подложив под щеку одну руку; на лице ее застыло выражение покоя и умиротворенности. Никогда она не была для него так прекрасна, как в этот долгий день, и сейчас ее небольшое тело было изящно раскидано на покрывале, а волосы коричневозолотым нимбом разметались по подушке.
Долгий день близился к вечеру. Дэйн увидел костры и почуял запах дыма. Вьеты готовили пищу до наступления полной темноты. Интересно: будут они спать в доме или расположатся по центру улицы. Если попрутся вовнутрь, значит до утра смены не предвидится, а к утру он надеялся переместить кхмеров к развалинам вата, к храму, за стенами которого они смогут хоть как-то укрыться.