— Что выбросил?
Софии пожала плечами и затушила в пепельнице выкуренную до фильтра сигарету.
— Какая-то вещица полагаю, — заметила она равнодушно и продолжала: — Знаете, что сделал Фрискин, как только попал в квартиру Арчи? Обыскал ее, сволочь! Все вещи его перетряхнул.
— Вы были там?
— Меня там не было, но я видела в кабинете у Фрискина кучу бумаг Арчи, а уж почерк и рисунки Боба я узнаю из тысячи.
— Софи, мне придется просить Фрискина передать бумаги Арчибальда мне.
— Валяйте, — отмахнулась та, доставая новую сигарету. — Только ничего у вас не выйдет. На каком основании вы заберете их? Ссылаясь на меня? Так он заявит, что я не в себе после смерти Арчи. Боже мой, в этом деле даже некого подозревать, о чем вы говорите!
— А как насчет того, чтобы помочь следствию?
— Бросьте! Фрискина этим не проймешь. Он понимает только выгоду, — она резко встала, едва не опрокинув стул. — Пожалуй мне пора идти.
— Спасибо, Софи, — Эшли пожала холодную руку женщины. — Я постараюсь во всем разобраться. Не бойтесь ничего.
Софии кивнула ей на прощанье и ушла.
Вернувшись после ланча в управление, Эшли села за отчет, в который внесла все, что рассказала ей Софи, в том числе и свой разговор с Фрискином, стараясь ничего не упустить.
Рядом надрывался телефон, но на него никто не обращал внимания. Кому-то громко что-то доказывал Генри Скаут. Орал небритый мужчина в разодранной футболке, требуя адвоката. С кем-то ругался Бишоп и когда к ней подошел Рон с предложением поужинать вместе сегодня вечером, Эшли не смогла скрыть досады:
— Рон, я не могу!
— Понимаю, ты теперь у нас самостоятельная девочка и ведешь собственное дело? — со снисходительной улыбкой смотрел на нее Рон.
— Да.
— Я слышал ты даже без напарника работаешь?
— Рон, это довольно простое дело и перестань смеяться надо мной!
— Детка, у меня и в мыслях не было смеяться над тобой…
— Перестань называть меня детка! Когда ты так говоришь, я чувствую себя безмозглой дурой.
— Ну, прости, прости… — покладисто поднял ладони Рон, успокаивая ее. — Я не хотел тебя обидеть. Больше не буду, только не сердись.
Он пригладил свою взлохмаченную шевелюру и мягко произнес:
— Я просто хотел сказать, что ты всегда можешь рассчитывать на меня. Знаю, дело довольно простое и ты справишься сама, но… мы так редко теперь видимся. Может поговорим сегодня за ужином?
— Зачем тебе это? — оторвалась от своего отчета Эшли, настороженно взглянув на него. — Я слышала у тебя самого три нераскрытых дела?
— Я скучаю. Я готов снова идти патрулировать улицы, чтобы быть вместе с тобой. Помнишь это время?
Эшли не сдержалась и тепло улыбнулась.
— Я был тогда полным придурком. Знаю, я все испортил, но давай попробуем сначала, а?
— Хорошо, но только не сегодня.
Рон еще немного постоял возле ее стола, но Эшли не сказала больше ни слова.
— Ладно, старайся, — отходя, со вздохом произнес он.
Эшли проводила взглядом его долговязую фигуру и покачала головой. Печально. Думать об отчете уже не хотелось.
Рон был чудесным парнем и она восхищалась им как высококлассным детективом и независимо мыслящим человеком, но он все испортил, неправильно истолковав ее восхищение им. Во время их совместного патрулирования на улицах, ей было нелегко работать именно с Роном. Напарнику вздумалось затащить ее к себе в постель, причем ее отнекивания и отказы воспринимались им как кокетство и уж потом он начал догадываться, что Эшли просто зажата своим воспитанием. Он так и говорил "зажата". Может быть и так, но Эшли все равно не могла переступить через себя. Рон являлся для нее только хорошим товарищем, кроме этого его пунктика непременно переспать с ней.
Она перечитала отчет, стараясь сосредоточиться на нем — похоже и сегодня ей не о чем будет доложить Бишопу. Если бы у нее хотя бы были бумаги Стоуна, о которых упомянула Софи, это было бы уже кое-что. Пока принтер выдавал отпечатанные листы отчета, она думала о том, каковы ее шансы заполучить эти бумаги у Карла Фрискина.
В этот день Бишоп так и не вспомнил об Эшли, что даровало ей небольшую отсрочку, которую она могла использовать для сбора дополнительной информации. Поэтому, сразу после работы она поехала в поликлинику в которой наблюдался Боб Мокэй. Предъявив удостоверение детектива, она получила доступ к его медкарте и тщательно отксерила все ее страницы, благо на копирование тощей карты Боба много времени не потребовалось.
Когда она закончила, к ней подошел пожилой врач с усталым лицом. Из-за очков внимательно смотрели умные глаза.
— Добрый вечер, — поздоровался он. — Мне сказали, что вы детектив? Да, похоже, так и есть, — кивнул он, посмотрев протянутое Эшли удостоверение. — Все-таки полицию заинтересовала смерть этого молодого человека. Простите, я не представился! Я был не только лечащим врачом Мокэя, но и освидетельствовал его смерть.
Они обменялись рукопожатием и Эшли спросила:
— Значит вы были уверены, что его смертью заинтересуется полиция?
— Это была странная смерть, никогда не видел ничего подобного. Разве вы не читали моего заключения?
— Мне недавно поручили это дело. У коронера возникли по нему некоторые сомнения.
— Понимаю и готов ответить на все ваши вопросы.
— Чем вы можете объяснить подобную смерть? Наркотики? Плохое здоровье?
— Скорее убийство, — произнес врач.
— Как? — Эшли укладывавшая в портфель скопированные с медкарты листы, подняла голову.
— Во всяком случае у меня создалось именно такое впечатление. Понимаете, эта унизительная поза… Конечно же, я осмотрел его на предмет сексуального насилия, но когда я увидел выражение его лица, то взглянул на это с другой стороны. Ведь, если бы не раскинутые в стороны руки, то можно было бы предположить, что эта поза свидетельствует о поклонении, покорности и страхе.
Эшли внимательно взглянула на врача — он не производил впечатление человека, идущего на поводу у своей фантазии, как это могло быть с Софи. Вообще врачи, как правило, люди не впечатлительные, а скорее циничные и недоверчивые.
— Можно ли придать подобное положение после смерти? — спросила она.
— Зачем? — в свою очередь резонно спросил врач Боба Мокэя.
— Это мог быть маньяк. Трудно понять причины, толкающие их к тому или иному поступку.